Как бы то ни было, ее присутствие спровоцировало некоторую дополнительную напряженность в штаб-квартире на Сэвил-роу, 3. Несмотря на то, что они обе были из Нью-Йорка и у каждой на руках была маленькая дочь, Линда с Йоко почти не нашли точек соприкосновения. И хотя в прошлом Джон вроде бы вполне ей симпатизировал, теперь он относился к ней с явной прохладцей, ошибочно принимая ее сдержанность за неуважение и даже враждебность по отношению к Йоко.
Йоко выросла в доме одной из четырех богатейших семей Японии, со штатом слуг из 30 человек, которые входили в ее комнату на коленях и выходили так же, только пятясь. Даже любящий Джон однажды сказал про нее, что она смотрит на всех мужчин «как на ассистентов». Находясь в офисе Apple, она рассчитывала, что ее указания будут выполняться так же незамедлительно, как и его, и зорко следила за малейшими признаками отсутствия энтузиазма и преданности со стороны выполнявшего поручение. Напротив, с сотрудниками Пола Линда была сама вежливость и явно смущалась просить их даже о самых незначительных услугах. «В отличие от японки, она никогда бы не послала офисного мальчика сбегать в магазин купить ей упаковку тампонов», — говорит Тони Брамуэлл.
По городу ее возил Мэл Эванс, а Крис О’Делл из отдела по подбору исполнителей, будучи соотечественницей, давала ей при необходимости советы, связанные с культурной адаптацией, — куда пойти и что делать в Лондоне. Крис выросла в Тусоне, где Линда жила, пока была замужем за Мелом Си, и вскоре обе стали хорошими подругами. «Она почти ничего не просила, — вспоминает Крис. — Только что-нибудь вроде подсказать ей хороший магазин, где можно заказать оборудование для фотокамеры».
В середине октября Пол полетел с Линдой в Нью-Йорк, чтобы перевезти шестилетнюю Хэзер на ее новое постоянное место жительства на Кавендиш-авеню. Подготавливая почву, Линда позвонила Хэзер и рассказала ей про Пола — не как про одного из Beatles, а как про «одного человека, который мне очень нравится», — после чего передала трубку Полу, чтобы тот представился собственнолично. Как часто бывало, несмотря на его обычную ауру беззаботной уверенности в себе, Пол очень переживал. «[Я думал: ] „Боже мой, если она меня возненавидит, все это будет очень-очень трудно“, — вспоминал он. — Так что я, наверное, немного переборщил с дружелюбным тоном. Спрашиваю: „Ты выйдешь за меня замуж?“, а она отвечает: „Нельзя, ты же слишком старый…“ — но лед уже был растоплен, и я сказал: „Ну да, конечно. Я совсем забыл. Тогда, наверное, мне надо жениться на твоей маме“».
Они провели в Нью-Йорке десять дней, в крошечной квартире Линды на Верхнем Ист-Сайде, которая оказалась просто комнатой с раскладной кроватью. Пол отрастил бороду (неожиданной черноты и густоты) и под ее прикрытием впервые смог познакомиться с Манхэттеном вблизи — гуляя, разъезжая в желтых такси, даже спускаясь в метро, вместо того чтобы прятаться в недрах лимузина с остальными битлами и смотреть, как чужие лица снаружи прижимаются к окнам и тела распластываются сверху по крыше.
Он впервые посетил Чайна-таун и Маленькую Италию, познакомился с местными концертными площадками — «Филмор-Ист», «Мэксиз Канзас-Сити» — и даже выбрался в не слишком гостеприимный тогда Гарлем, чтобы побывать в самом известном зале черной музыки — театре «Аполло». Он отправился в Гринвич-Виллидж в гости к Бобу Дилану, который тогда еще жил там, и Линда сфотографировала их вместе с женой Дилана Сарой и маленьким сыном Джесси. Но бо́льшую часть времени они проводили просто вдвоем, получив эту чудесную возможность остаться наедине. Иногда, может быть, чей-то глаз и различал тонкие черты его лица под маской пиратской растительности, расширяясь от удивления, однако за все время Пол ни разу не услышал ни безумного вопля, ни топота догоняющих ног.
В Нью-Йорке они как бы поменялись обычными ролями: у Пола, как правило, была масса свободного времени, а Линда, наоборот, постоянно занималась делами, в основном связанными с Хэзер. «Это была еще одна вещь, которая меня в ней изумляла: она всерьез занималась воспитанием дочери, — вспоминал он позже. — Вся ее активность производила впечатление хорошо организованного процесса… в слегка беспорядочном духе». Он впервые разглядел в Линде качество, которому не мог подобрать лучшего определения, чем «женскость», — нечто более глубокое, чем внешняя девичья прелесть, которая его всегда увлекала, — качество, единственной другой носительницей которого в его жизни была мать.
Однажды, прогуливаясь по Мотт-стрит в Чайна-тауне, они увидели буддистский храм и рядом объявление, приглашающее проводить в нем свадебные торжества. Пол схватил Линду за руку и полушутя предложил зайти внутрь и немедленно пожениться. «Мне совсем этого не хотелось, — вспоминала позже Линда. — Я еще так недавно стала незамужней, что сразу выпалила: „Нет, нет, нет“. И мы пошли дальше, и как будто никто ничего не сказал».
Под конец визита Линда познакомила его со своим отцом, Ли Истманом, манхэттенским адвокатом в сфере шоу-бизнеса, который по странному совпадению при рождении носил имя Леопольд Эпстайн. Теперь уже пятидесятивосьмилетний, женатый вторым браком на женщине по имени Моник, Истман остался таким же альфа-самцом, как и раньше, и по-прежнему не одобрял богемные привычки Линды, несмотря на то что у нее появился знаменитый бойфренд. Он изо всех сил старался подчеркнуть перед Полом свою независимость, полностью игнорируя тему Beatles и вместо этого вставляя колкие реплики о британской экономике и «яме», в которую она погружается. Пол сохранял улыбчивую невозмутимость, и когда старший Истман понял, что донять гостя не получится, между ними установилась вполне обоюдная симпатия.
В итоге, уехав в Нью-Йорк с новой подругой, Пол возвратился на Кавендиш-авеню с новой семьей. Его первым пожеланием стало навестить вместе далекую шотландскую ферму, которую он когда-то купил для Джейн и на которую он не наведывался с момента их разрыва. Согласно позднейшему признанию, он тогда думал, что полуостров Кинтайр мало чем сможет привлечь выросшую в зажиточной семье нью-йоркскую фотожурналистку. «Я сказал ей: „Тебе, конечно, не понравится… но давай просто туда съездим“».
На самом деле Линда всегда ощущала больше родства с природой, чем с нью-йоркскими небоскребами и желтыми такси. Она мгновенно и с не меньшей силой, чем когда-то Пол, влюбилась в Кинтайр, заброшенный и недоступный, где отовсюду виднеются горы и белые прибрежные дюны, стоячие камни пиктов и тысячелетние источники, где стоит вечная, ничем не нарушаемая тишина. «Это было не похоже ни на одно место, где я жила раньше, — вспоминала она. — Самое красивое из всего, что я видела… на самом краю мира».
Во время этого короткого посещения они попались на глаза восемнадцатилетнему местному журналисту-фрилансеру по имени Фредди Гиллис, который понял, что у него на руках сенсационный материал мирового значения. Пол позволил Гиллису взять у них интервью и даже сделать фотографии собственной камерой Линды, но при условии, что тот не станет продавать сюжет центральной или международной прессе. Так что материал пошел только в шотландскую Daily Express.
Ферма Хай-Парк никогда не была обителью роскоши и теперь, на свежий взгляд Линды, казалась «не более чем строительной площадкой: …трехкомнатный дом с крысами в стенах и без горячей воды». Как бы то ни было, в эту первую совместную вылазку на природу она сказала кое-что, что разрешило любые сомнения, которые могли оставаться у Пола в отношении семейной жизни:
