Получившийся телесериал включал в себя собранный Нилом Эспиноллом видеоматериал — причем некоторые кадры демонстрировались впервые — и интервью на камеру, данные Полом, Джорджем и Ринго, а также теле- и аудиофрагменты прошлых интервью Джона. Здесь же были свидетельства нескольких близких соратников, вроде самого Эспинолла, Джорджа Мартина и их бывшего пресс-агента Дерека Тейлора (который специально вернулся из отставки, чтобы взять на себя пиар-обеспечение проекта), однако никаких жен — ни нынешних, ни бывших.
Создатели специально постарались избежать ностальгии, характерной для неофициальных кинобиографий Beatles, и добиться ощущения свежести и актуальности. Режиссер Джефф Уонфор когда-то работал на The Tube, экстравагантном поп-шоу телеканала Channel 4, где и был замечен Полом после своего репортажа об одной из фотовыставок Линды, особенно ей понравившегося. Проведение интервью было решено поручить Джулсу Холланду — славному своим дерзким языком музыканту и бывшему ведущему The Tube, впервые обретшему популярность в составе нововолновой группы Squeeze.
Параллельно с документальным фильмом битловскую музыкальную историю должны были увековечить три двойных компакт-диска с отбракованными дублями и альтернативными версиями песен, отпечатавшихся в памяти миллионов, вперемешку с отрывками старых радио- и телепередач и болтовней в студии. Первый диск, охватывающий 1958–1964 годы, включал их первые профессионально записанные треки: «That Will Be The Day» Бадди Холли и не по возрасту зрелую кантри-вещь Пола «In Spite of All Danger». Были здесь и номера с демо-пленки, из-за которой представители фирмы Decca, ссылаясь на эксцентричный выбор материала, отказали им в 1962 году — по большей части вещи, обязанные влиянию Джима Маккартни, такие как «The Sheik of Araby» и «Besame Mucho».
Кое-где имело место и небольшое переписывание истории. Коллаж, пошедший на обложку компакт-диска — созданный их старым гамбургским другом Клаусом Форманом, — включал групповые фото «чернокожаного» периода, однако с закрытой головой их тогдашнего барабанщика Пита Беста и наслоенной сверху головой Ринго.
В 1962 году, когда Beatles были на пороге славы, Беста беспардонно уволили ради Ринго, и он не получил никакой компенсации ни тогда, ни потом. В то время ходили слухи, что он был слишком хорош собой и тем заставлял нервничать своих коллег, особенно Пола, которому якобы претило слышать восторженные крики «Пит! Пит!» везде, где бы они ни появлялись. Некоторое время поиграв во главе собственной группы, он покинул шоу-бизнес и двадцать лет оставался муниципальным чиновником с самыми трагическими глазами в Ливерпуле.
Тем не менее, когда Beatles записывали демо для Decca, Бест все еще играл с ними, и поэтому ему причиталась доля гонорара за десять треков, использованных на дисках Anthology. Впервые он узнал об этом по телефону от того самого человека, который когда-то давно так стремился от него избавиться, — это был их первый разговор с того момента.
«Кое-какие несправедливости должны быть исправлены, — сказал ему Пол. — Есть немного денег, которые тебе причитаются, и ты можешь их забрать, а можешь не брать». Бест взял.
Когда Пол только начинал путешествие по своему прошлому — одновременно в интервью для «Антологии Beatles» и для его собственной авторизованной биографии, — он получил известие, придавшее его воспоминаниям особую остроту. Айвен Воэн — друг детства, родившийся в один с ним день, — скончался от пневмонии.
«Айви» ходил в один класс с Полом в Ливерпульском институте и жил по другую сторону садовой ограды от Джона. Именно он устроил встречу двух своих очень разных друзей во время церковного праздника в Вултоне — встречу, имевшую такие эпохальные последствия для музыки и популярной культуры.
Так получилось, что всегда хорошо учившийся Айви выбрал в жизни карьеру, когда-то манившую Пола, — получив степень Лондонского университета по античной литературе, он стал учителем. Время от времени его забрасывало в далекий от обыденности мир старого школьного друга — например, в тот раз, когда его жена Джэн подсказала французские слова для «Michelle». Позже ему довелось быть одним из двух спутников, сопровождавших Пола в Лос-Анджелесе во время первого, сверхсекретного свидания с Линдой. И когда корпорация Apple включила в свою первую, пронизанную идеализмом программу намерение организовать школу на началах хиппи, совершенно отличную от Ливерпульского института, он оказался очевидным кандидатом на место ее будущего директора.
После того как на «эппловском» школьном проекте поставили крест, они с Джэн переехали в Кембридж, где Воэн устроился преподавателем в Хомертон-колледж. Позже, перевалив за середину четвертого десятка, он получил диагноз: болезнь Паркинсона. В 1984 году его мужество и стойкость духа были засвидетельствованы в документальном телефильме Джонатана Миллера «Айвен: жизнь с болезнью Паркинсона», который позже был переработан в тронувшую многих книгу.
Пол всегда поддерживал с ним связь, как, впрочем, и Джон из Нью-Йорка, — более того, в какие-то моменты казалось, что забота об Айви оставалась единственным, что их объединяло. «Айвен продолжал общаться с ними обоими на некоем странном языке, которым они пользовались еще с детства, — вспоминает Джэн Воэн. — Это было больше похоже на секретный код, потому что посторонний человек не мог понять ни слова».
В последний раз они с Полом встретились на лондонской премьере «Ливерпульской оратории», гламурном светском торжестве, устроенном в Королевском Фестивал-холле. «К тому времени Айвену было уже очень тяжело куда-то выбираться. Но он решил, что не может себе позволить пропустить дебют Пола в классической музыке».
Он умер в августе 1993 года, посреди маккартниевского мирового турне. Хотя новость была ожидаемой, она поразила в самое сердце человека, которого совпадение дней рождения объединило с Воэном почти братскими узами. И в то же время эта смерть пробудила счастливые воспоминания о скиффловских днях, отстоящих на миллион миль от высокотехнологичного стадионного рока; о дребезжащих акустических гитарах, клетчатых рубашках, концертных залах при церквях и контрабасе из чайного ящика, владелец которого маскировал свои скромные музыкальные таланты гордой надписью «ТАНЦУЙ С АЙВОМ, АСОМ БАСА».
Спайк Миллиган уже как-то раз склонил Пола попробовать себя в поэзии, и теперь кончина друга подтолкнула его к тому же самому, причем с таким обнажением эмоций, на которое он никогда раньше не осмеливался в словах. Ода белым стихом, которую он послал Джэн Воэн, была озаглавлена просто «Айвен»:
Two doors open
On the eighteenth of June
Two babies born
On the same dayIn Liverpool
One was Ivan
The other — me.
We met in adolescence
And did the deeds
They dared us doJive with Ive
The ace on the bass.
He introduced to me
At Woolton fete
A pal or twoAnd so we did
A classic scholar he
A rocking roller me
As firm as friends could be.
Cranlock Naval
Cranlock pie
A tear is rolling
Down my eye.
On the sixteenth of August
Nineteen ninety-three
One door closes.
Когда стихотворение несколько лет спустя напечатают, над фразой «Cranlock Naval / Cranlock pie» будут гадать не меньше, чем в прошлом над любыми другими строчками битловских песен. «Я сразу узнала в ней этот их свой язык, на котором Айвен и Пол разговаривали между собой, — вспоминает Джэн Воэн. — Но я никогда и понятия не имела, что это значит».
