В 2001 году, вернувшись к работе над классическим произведением, он проигнорировал просьбу Смита как-нибудь отразить в нем смену времен учебного года и вместо этого, по его позднейшему признанию, использовал его как терапию, «чтобы исписать из себя свою грусть». И действительно, грусть так сильно ощущалась в этой музыке, что одна женщина, слышавшая раннюю версию, расплакалась, хотя и не знала ничего о ее подоплеке.
18 июня, в пятьдесят девятый день рождения, Полу вручили его собственный геральдический герб, право на который дает в Британии рыцарское звание. В качестве эмблемы над щитом он выбрал средневековый шлем, увенчанный «Ливерпульской птицей» — старинным талисманом Ливерпуля, — сжимающей в когтях гитару. Под щитом был латинский девиз, увиденный им в нью-йоркской церкви Св. Игнатия Лойолы над изображением Иисуса: «Ecce cor meum», то есть «Вот мое сердце».
Этот же девиз стал названием его оратории для Магдален-колледжа. «В какой-то момент он сказал, что хочет, чтобы весь текст был на латыни, — вспоминает Энтони Смит, — поэтому наш штатный латинист взялся за перевод либретто. Потом он решил, что использует только его часть».
Во время визитов в Оксфорд они с Хэзер останавливались на территории колледжа, в доме Смита, где для его многочисленных почетных гостей имелись комфортабельные комнаты. «Студенты вели себя очень прилично и не беспокоили его. Он мог пойти в бар, купить себе что-нибудь и сидеть в одиночестве, и никто не приставал к нему с автографами».
Смит был «поражен до глубины души» тем, как Хэзер обращалась с Полом. «Она вела себя, как будто знаменитостью была она, а не он. И у нее всегда имелось мнение обо всем, в том числе о его музыке, — она без всякого смущения критиковала ее в присутствии целой комнаты профессоров-музыковедов, которые как раз ею восхищались. Он сам вроде бы ничего не имел против — или просто промолчал из вежливости».
«Однажды вечером за ужином в общей профессорской столовой с нами оказалась преподавательница немецкого, которая была довольно привлекательной молодой особой, и между ней и Полом произошел какой-то зрительный контакт. Хэзер впилась в него взглядом и продолжала смотреть все оставшееся время, а после в комнатах у них произошло выяснение отношений. На следующее утро Пол спустился к завтраку и сказал, что она уехала. Ее в Лондоне ждали люди, за которыми она присматривала по благотворительной линии, — во всяком случае, такое было объяснение». Сегодня Хэзер утверждает, что и не думала ни о каком флирте со стороны Пола; она говорит, что уехала, потому что он раскурил косяк в их комнате, несмотря на обещание с этим завязать.
20 июля они были в Ливерпуле на выпускной церемонии LIPA, отметившей тот год двумя нововведениями. Первым было вручение специальных наград студентам-инвалидам. Вторым — своего рода почетная степень «кавалера» («Companion»), которой на этот раз удостоились за свои заслуги перед искусством Джоан Арматрейдинг, Бенни Галлахер и бывший менеджер Sex Pistols Малкольм Макларен. По уже сложившейся традиции Пол лично приколол каждому выпускнику памятный выпускной значок и снялся со всеми на групповой фотографии.
После этого он увез Хэзер в эксклюзивный отель «Шэрроу-бей» в Алсуотере, что в Озерном краю, где на третий день вечером опустился на колено, сделал ей предложение и преподнес кольцо с сапфирами и бриллиантами, купленное в Джайпуре в январе прошлого года.
Пять дней спустя они стояли перед толпой репортеров, собравшихся снаружи уже почти не использовавшегося Полом лондонского дома на Кавендиш-авеню. Он признался, что нервничал по поводу предложения, а Хэзер сказала, что «просто обалдела». Про свадьбу они пока могли сказать только то, что она будет «когда-нибудь в следующем году». Хэзер сообщила, что не планирует использовать титул «леди Маккартни» («Мне эта показуха ни к чему»), и отмахнулась от просьб фотографов поцеловать жениха: «Мы по заказу не целуемся. У нас это происходит спонтанно».
«Как отнеслась к новостям ваша семья?» — крикнул Полу один репортер.
«Нормально, — лаконично ответил он и не стал ничего пояснять. — Нам пора. Всем большое спасибо».
10 сентября он сопровождал Хэзер в Нью-Йорке, где она получала награду женского журнала Redbook за свою противоминную кампанию. После церемонии, в которой участвовали Хиллари Клинтон и герцогиня Йоркская, он произнес одну из своих коротких импровизированных речей, что стало входить у него в привычку.
На следующее утро, когда пара угнанных авиалайнеров врезалась во Всемирный торговый центр, Пол и Хэзер находились в аэропорту Кеннеди на борту обычного самолета, отбывавшего по расписанию в Лондон. Через иллюминатор им были видны две серебристых башни — каждая с жутким косым столбом серого дыма.
Только после того, как их высадили вместе со всеми из самолета и они вернулись в Амагансетт, стал понятен весь ужас происходящего. Сотни людей — биржевые брокеры, офисные служащие, работники ресторана — оказались заперты на верхних этажах без надежды на спасение. Последние душераздирающие сообщения по голосовой почте женам, мужьям, родителям, детям. Решение многих выпрыгнуть из окон восьмидесятых и девяностых этажей, иногда держась за руки, — чтобы избежать пылающего кромешного ада внутри. Невообразимо стремительное, одна за другой, обрушение башен: в одно мгновение обе башни, определявшие легендарный силуэт Нью-Йорка, превратились в кучу развалин.
В отличие от многих, у Пола были личные причины для любви к Нью-Йорку. Именно здесь, на шоу Эда Салливана, слава Beatles в 1964 году взлетела на недосягаемую высоту. Именно этот город подарил ему Линду.
Вместе с жертвами, уже находившимися внутри башен-близнецов, после их обрушения под обломками оказались 414 спасателей, пожарных, полицейских и медиков, многие из которых демонстрировали в тот момент беспримерное мужество. По словам Хэзер, она тогда первая подала Полу идею устроить благотворительный концерт для семей погибших. Однако сначала он отмахнулся от такого предложения, опасаясь, что в нем увидят конъюнктурщика, не погнушавшегося трагедией ради рекламы альбома Driving Rain.
Когда аэропорт Кеннеди вновь открылся, Хэзер отправилась в Лондон по благотворительным делам, оставив его размышлять в одиночестве об ужасном террористическом акте, омрачившем то чудесное солнечное сентябрьское утро. Как обычно, слова и аккорды полились сами собой, и через несколько минут у него была готова песня, выражающая солидарность с Нью-Йорком и бросающая вызов его варварам-недоброжелателям. Назвал он ее просто — «Freedom» («Свобода»). Как только она была готова, он понял, что должен выступить.
В первую очередь Пол позвонил кинопродюсеру Харви Вайнштейну, с которым у него сохранились дружеские отношения, несмотря на неудачный опыт с «Передай привет Брод-стрит». Вайнштейн, как оказалось, уже сам набирал состав для подобного мероприятия в сотрудничестве с кабельным каналом VH1. Было решено, что Пол будет участвовать в нем в качестве одного из организаторов и хедлайнера.
Другие крупные рок-музыканты тоже ощущали потребность в действии. 21 сентября основные телевизионные каналы устроили объединенную трансляцию телемарафона America — A Tribute to Heroes («Америка — дань памяти героям»), в котором участвовали Брюс Спрингстин, Нил Янг, Билли Джоэл и многие другие. Затем 2 октября на сцене зала «Радио-Сити» состоялось сборное выступление Come Together, изначально планировавшееся как празднование шестьдесят первого дня рождения Джона: в его программе были Синди Лопер, Билли Престон, Аланис Мориссетт и масса песен авторства Леннона — Маккартни. Теперь оно стало благотворительной акцией в пользу жертв 11 сентября — чтобы, по словам ведущего Кевина Спейси, «увековечить память о Джоне и помочь возрождению города». Где бы он ни был, Джон наверняка посмеялся бы, учитывая, что волей обстоятельств и здесь оказался впереди Пола.
