Один раз в этой поездке он едва не кончил как Эдди Кокран. По дороге из Инвернесса во Фрейзербро водитель фургона Джерри Скотт отлеживался с тяжелого похмелья, и вместо него за руль сел Джонни Джентл. На одной из развилок он повернул не туда и въехал прямо во встречную машину. Ни на ком не было ремней безопасности, однако чудесным образом единственной жертвой стал Томми Мур: у него от удара гитарного футляра расшатало два зуба, и его пришлось везти в местную больницу с сотрясением мозга.
Но Томми тем же вечером все равно пришлось выполнять свои концертные обязанности. Прямо в отделение экстренной помощи заявился Джон, практически за шкирку отконвоировал его — еще под воздействием таблеток, с забинтованной головой — по месту службы и вытолкнул на сцену.
Дальше было только хуже. Группа уже потратила все и без того жалкие суточные, выданные Ларри Парнсом, однако не было никаких признаков второго транша, который обещал прислать Аллан Уильямс. В последние пару дней они вели себя как бродяжки: сбегали из гостиниц и кафе, не заплатив (Джона это нисколько не беспокоило, но Пол сгорал от стыда), и спали в машине. Джордж позже вспоминал, что выглядели они «по-сиротски… обувь в дырках, одежда бог знает в каком виде». Когда Парнс наконец переправил деньги, их не хватило, чтобы купить всем билеты на поезд до дома, поэтому пришлось просить мать Стю, чтобы та компенсировала разницу.
В таких чрезвычайно несчастливых обстоятельствах Пол познакомился с краем, в котором однажды обретет безграничное счастье.
Отправляясь в шотландские гастроли, Silver Beatles надеялись положить конец своей безвестности, однако после гастролей все стало только хуже. Хотя Джонни Джентл, разглядевший в их игре проблески дарования, отправил хвалебный отчет Ларри Парнсу в Лондон, тот решил, что с ними одни проблемы, поэтому больше никакой работы не предлагал. Хуже того, травмированный Томми Мур сложил с себя обязанности барабанщика и вернулся грузить стеклотару, за что получал куда больше денег. Они уговаривали его как могли: выкрикивали извинения под окнами квартиры, пока подруга Томми не высунулась и не посоветовала им идти в жопу, потом бегали за его вилочным погрузчиком по двору бутылочного завода, — но Томми был непоколебим.
Вся надежда теперь была на Аллана Уильямса, который благодаря связям с Парнсом сделался важной фигурой в ливерпульском шоу-бизнесе. Все лето 1960 года Уильямс занимался тем, что искал, куда их пристроить, — несмотря на никому не понятное и не симпатичное название, а также на то, что ритм по-прежнему оставался «в самих гитарах». На визитных карточках, напечатанных Уильямсом, они обозначались как Beatles, хотя в разных случаях выступали и как Silver Beatles, и как Silver Beetles, и как Silver Beats.
Из мест, предлагаемых Уильямсом, было мало тех, где было бы прилично показаться ученику Ливерпульского института. В основном это были танцевальные и муниципальные актовые залы в самых хулиганских районах Ливерпуля, где ветераны — тедди-бои не хотели слышать ничего, кроме оригинального чистопробного рок-н-ролла, и оставались верными его изначальному духу насилия и разрушения.
Мероприятия, безобидно рекламировавшиеся как «танцы» или «джайв-сессии», почти всегда имели обязательную программу в виде стычек между местными тедами и интервентами из соседнего предместья. Часто неожиданной причиной «заварухи» становился номер в исполнении группы — например, во время «Hully-Gully» из репертуара Olympics неизменно начинали летать бутылки, а иногда и целые ящики из-под пива.
Однажды вечером в районе Уолласи, в зале с обманчиво аристократическим названием «Гроувенор боллрум», громадный тед вскочил на сцену и схватил миниатюрный усилитель Elpico, принадлежавший Полу, чтобы использовать его как метательное орудие. В ответ на деликатный протест владельца послышалось рычание: «Шевельнешься — угроблю».
У Уильямса в то время был бизнес-партнер, член довольно обширной карибской диаспоры Ливерпуля, чье неумеренное потребление самой дешевой марки сигарет заслужило ему прозвище Лорд Вудбайн. На Аппер-Парламент-стрит эти двое держали стриптиз-клуб, который, будучи тогда в Ливерпуле под запретом, имел безобидную вывеску New Cabaret Artists Club («Новый клуб артистов кабаре»). Однажды вечером, когда аккомпаниаторы стриптизерш не вышли на работу, Уильямс выставил на сцену Silver Beatles / Beetles / Beats.
Пол навсегда запомнил довольно грозную стриптизершу по имени Дженис, которая давала им указания по части музыки. «[Она] принесла ноты, чтобы мы сыграли все ее аранжировки. Вручила нам что-то из Бетховена и „Испанский танец огня“. Мы говорим: „Мы не читаем ноты, извините, но… мы можем сыграть „Harry Lime Cha Cha“, которую сами аранжировали… и вы можете работать под „Moonglow“ и „September Song“… а вместо „Танца с саблями“ мы вам сделаем „Ramrod““».
«Ну вот, значит, играем мы сзади… а публика смотрит на нее, все на нее смотрят, как будто ничего особенного. В конце танца она поворачивается и… в общем, мы же все просто пацаны, ничего подобного никогда не видели и дружно покраснели. Такие четыре паренька с румянцем в пол-лица».
Из всех вариантов Уильямса лучшим для демонстрации их талантов был клуб в подвале его кафе «Джакаранда», где под руководством Стю Сатклиффа они когда-то сюрреалистически расписали стены и перекрасили дамский туалет. Они играли по понедельникам, когда у дежурного ансамбля ямайских стальных барабанов был выходной, однако никакой рекламы и даже афиши снаружи им не полагалось. На крошечной сцене даже не было микрофонных стоек, поэтому подруги Пола и Джона, Дот и Синтия, садились прямо перед ними и держали по палке от метлы, к которым сверху привязывались ручные микрофоны. Билл Хэрри с его подругой Вирджинией часто становились свидетелями этих проявлений самоотверженности. «Уходя, мы видели Пола обжимающимся с Дот у одних дверей, а Джона с Синтией — у других».
В Инни Пол наконец сдал свои экзамены повышенного уровня по двум профильным предметам, точнее, сдал только английскую литературу, а другой — изо — провалил. Хотя этого было достаточно, чтобы поступить в педагогический, на него напала непривычная лень и он подумывал отсидеть в шестом классе еще один год. Идею подал один из знакомых Джона по колледжу, который продолжал учиться на художника, будучи уже взрослым мужчиной двадцати четырех лет.
«Я подумал, если ему можно сидеть в школе и не идти на работу, то чем я хуже».
Этим планам помешало неожиданное предложение, благодаря которому худшая группа Ливерпуля перенеслась из подвала «Джакаранды» в Западную Германию и, почти по волшебству, вернулась обратно в статусе лучшей.
Предложение поступило из Гамбурга — портового города, своим бесцеремонным, космополитическим характером очень похожего на Ливерпуль, но, кроме того, имевшего прославленный на всю Европу секс-квартал под названием Санкт-Паули. Владелец нескольких гамбургских клубов, некто Бруно Кошмидер, попросил Аллана Уильямса прислать ансамбль для одного из его заведений, «Кайзеркеллер». Уильямс отправил в Гамбург Derry and the Seniors, которые в то время были главным фаворитом дансингов Мерсисайда. Немцы обнаружили такой аппетит к британскому рок-н-роллу, что теперь герр Кошмидер решил выписать второй коллектив, для шестинедельного ангажемента начиная с 17 августа.
