Так написан роман и так сделан фильм — ты проживаешь вместе с Юрием Живаго, как с Гамлетом и Мышкиным одновременно, всю эту историю. Она блестяще и устрашающе раскрыта в художественных образах. Все актеры необыкновенно убедительны. Прошкин — психологический режиссер, и он сейчас на пике своей формы, это его звездный час. Он замечательно умеет работать с актерами. Я не знаю, как он это делает — давно с ним не работал. Но при огромном разнообразии и множестве характеров все актеры играют в одном стиле, в современных темпоритмах. Прежде всего, это главные герои: Олег Меньшиков — Юрий Живаго, Чулпан Хаматова — Лара и Олег Янковский — Комаровский.
Олег Меньшиков в своем Живаго играет не Бориса Леонидовича Пастернака, как можно было ожидать. Нет — он играет свой, меньшиковский, арабовский, прошкинский характер. И это абсолютно живая фигура. И ты через него и через всех персонажей этой истории тоже вовлечен в эти события, втягиваешься, и жизнь героев тебя поглощает. И перекладываешь все это на себя, грешного. И тоже думаешь: как же жить-то, и можно ли жить на этом свете? Как и у Пастернака, идет осмысление глобальных категорий: что есть жизнь и что есть смерть, что есть Бог и что есть душа. И есть ли Бог. А если есть, почему он терпит все то, что при нем свершается?
Живаго спрашивает Комаровского: «Ну, почему такие люди, как вы, в полном порядке при всех властях?! При царе — в порядке, при Временном правительстве — в порядке, при большевиках — в порядке. И всегда будут в порядке». Ответ прост: «Я не верю в загробную жизнь». С улыбкой. Это цинизм, возведенный в степень дьявольщины. И он тоже актуален, он тоже ложится на сегодняшние реалии — таким примерам несть числа.
Эту картину все время хочется цитировать — так выписан сценарий. При этом она необыкновенно чувственна. Это не умозрительные рассуждения, какие мы встречали в некоторых громких сериалах последнего времени. Все пропущено через кровоточащее сердце. Перед нами народ и страдающий, и необъяснимо жестокий. Сцены Гражданской войны показаны без конных атак, но чрезвычайно объемно, и оставляют чувство горечи: что же мы за страна такая, которой никакие уроки истории не идут на пользу? Нам, сегодняшним, покажи хоть какие документы, хоть хронику сталинских ГУЛАГов — мы и знать ни о чем не хотим, и готовы хоть сейчас туда вернуться, в эпоху доносов и охранки. И снова рвать на груди рубаху и кричать, что мы — самые великие, самые праведные, самые правые в своих делах. И ради этой правоты «убью кого хошь» — хоть брата, хоть друга. Пьяный угар, разбой — вот уж где «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Он и у Пушкина, и у Пастернака — повсюду кожу сдирают заживо. Это проклятье — вечное.
И есть такие, как Живаго. Как ему жить? Для него бежать от этой проклятой земли — значит стать на путь предательства. Хотя на этот путь его все толкают. А он все пытается прожить жизнь грешного, но честного человека…
Я искренне порадовался за Меньшикова, который когда-то мечтал сыграть Гамлета — и сыграл здесь русского Гамлета. Вот что значит попасть в хорошую драматургию и к хорошему режиссеру. Этот Живаго в большей степени Гамлет, чем даже князь Андрей из «Войны и мира», потому что Болконский не проходил таких мук — мир был гармоничней.
Лара. Она была неплоха и в прошлых экранизациях — и у Джулии Кристи, и даже у Киры Найтли — но они обе обтекаемые, без сильных характеров. А что делают Арабов, Прошкин и Чулпан Хаматова? У них появляется как бы «анти-Лара». Она даже немножко «ведьмачка», почти как булгаковская Маргарита. В ней всего понамешано — гордости на грани гордыни, страстности и стервозности. Но какая угадывается глубина! Какой максимализм! Ее не просто любишь, ее уважать начинаешь. Но для этого в сценарии и фильме есть мотивировки всех ее поступков. Они обусловлены именно этим характером, а не авторской волей.
Олег Янковский в роли Комаровского такой уровень игры показывал только у Швейцера в «Крейцеровой сонате»: силен, привлекателен, обаятельно циничен, страстен.
Все персонажи меняются в течение картины, и какое ясное внутреннее движение найдено для каждого героя! И паузы — только там, где они нужны.
Прошкин — режиссер жесткий. Но он умеет задеть за живое: все время идентифицируешь себя с людьми в кадре. При этом он не пугает, и это не «чернуха», все сделано с безупречным вкусом. И поэтому входишь в эту историю как в жизнь — словно впервые.
А я ведь и роман, конечно, читал, и зарубежные версии смотрел, в целом удачные. Замечателен сам факт, что на Западе постоянно и с таким уважением возвращаются к этой истории. Но ни один из этих фильмов не назовешь эпическим. А Прошкин сделал самое трудное: он снял эпос. Такой же всеохватный, как эпический «Жестяной барабан» Шлендорфа. Новый «Доктор Живаго» эпичен своей силой. Эта картина становится на уровень «Тихого Дона» Шолохова: Мелехов — казачий Гамлет, Живаго — Гамлет интеллигентский.
И еще одна техническая, но принципиально важная деталь. Ведь это не кинопродукция, а фильм для ТВ — он сделан на скудный телевизионный бюджет и в спринтерском телевизионном темпе. И при этом — полноценное кино, без поправок «на бедность». И Москва тех лет достоверна, и атмосфера поразительна.
Должен признаться, ни одна картина последних лет меня так не доставала. Смотря этот фильм, я пережил целую бурю страстей и чувств — и восторгался, и плакал, и успевал оценить мизансцену, и как замечательно все снято, и какие портреты, и как режиссер избегает сплошных крупных планов, принятых на телевидении. Восхищался музыкой Эдуарда Артемьева и работой моих коллег-актеров.
Я был бы горд снять такую картину и сняться в ней, а если и завидую — то белой завистью.
Вклейка
С мамой Зоей Александровной Никитиной и братьями Володей и Борей. Ленинград, 1935
Бабушку Зою Дмитриевну я застал не такой, а старенькой и почти слепой. Она погибла в блокаду
С отцом Михаилом Эммануиловичем Козаковым
Профессор Борис Михайлович Эйхенбаум, по прозвищу «старый Эйх». Сосед, друг, наставник
Приезжая в Питер, я всегда прихожу к этому дому на канале Грибоедова. Здесь моя малая родина
Роль образцового отца я играл с увлечением, но недолго. С женой Гретой и дочерью Катей
