В 1955 году я учился на третьем курсе Школы-студии, а на четвертом училась Галя Волчек, дочь кинооператора Б. И. Волчека, много лет работавшего с Роммом. Они даже жили в одном доме на Полянке, кажется, даже на одной лестничной площадке. Как-то Галя подошла ко мне и сказала:
— Мишка! Ромм с отцом приступают к съемкам потрясающего сценария! Там есть роль сына — потрясающая роль! Роль матери — потрясающая роль! — будет играть Елена Александровна Кузьмина. Все происходит во Франции. Ромм, Франция, представляешь?
Я представил.
— В общем, попробую тебя «продать». У тебя есть приличные фотографии?
— Нет, и вообще я плохо на них получаюсь.
— Тогда вот что. Муж моей сокурсницы — фотограф. Попроси снять тебя несколько раз, с вариантами.
Через неделю я отдал Гале штук двадцать фотографий. Они вполне соответствовали моим представлениям о французской жизни и о французах. Позируя, я поднимал воротник специально одолженного по такому случаю макинтоша, в углу рта торчала сигарета. Галя отобрала штук пять попристойней, показала отцу, тот с трудом выбрал одну и, в свою очередь, показал Михаилу Ильичу. Так меня пытались «просватать».
В это время на «Мосфильме» подбирали актеров для фильма «Мексиканец». Меня тоже вызвали на пробы. Однажды в коридоре студии меня остановила женщина. Расспросив, кто я и откуда, сказала:
— Хочу тебя представить Михаилу Ильичу. — Она оказалась ассистентом Ромма.
— Как, прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
Идем. Подошли к дверям с табличкой «„Шестая колонна“. Режиссер М. Ромм». (Это было рабочее название фильма «Убийство на улице Данте».) Вошли в «предбанник» роммовского кабинета.
— Посиди здесь. Я доложу Михаилу Ильичу.
Сижу. От волнения взмок. Вышел Михаил Ильич, за ним — Волчек. В руке Ромма — неизменная сигарета в мундштуке (тогда сигарет с фильтром еще не выпускали), глаза за стеклами очков смеются, и — неожиданно низким голосом:
— Давай знакомиться.
Я представился.
— А ты не сын покойного писателя Михаила Козакова?
Еще несколько общих фраз. Ромм и Волчек внимательно меня рассматривают. Переглядываются.
— Где я мог тебя видеть? — спросил Михаил Ильич.
— Он с моей Галкой в студии учится, — вставил Борис Израилевич, — я вам показывал его фотографию.
— Вот оно что! Вживе он посмышленей выглядит. Ладно, вот тебе сценарий, читай, после поговорим.
И ушли в кабинет. Я перевел дыхание, стал читать. Проглотил буквально за час. Вышел Ромм:
— Ну как?
— Потрясающе!
— Там три парня, — сказал Ромм. — Вот одного из троих ты и сыграешь.
— Я хочу одного, — обнаглев, заявил я. — Шарля!
Ромм рассмеялся.
— Ладно, попробуешься, а там видно будет. Иди в гримерную, надо для начала приличное фото сделать.
И, попыхивая сигаретой, ушел, оставив во мне чувство, похожее на влюбленность, которое не прошло и по сей день.
Начались пробы. Опускаю все подробности, кроме одной — кинопробу с женой Ромма, Еленой Александровной Кузьминой. Во время кинопроб Михаил Ильич был в хорошем настроении: на площадке находились замечательные актеры, которых он давно знал и любил. Михаил Федорович Астангов и Максим Максимович Штраух пробовались на роль отца, Анатолий Петрович Кторов и Ростислав Янович Плятт — на роль импресарио Грина. Но в день пробы Елены Александровны Кузьминой Ромм был взволнован, а потому сдержан и особенно сосредоточен.
Этот сценарий Е. И. Габрилович и М. И. Ромм написали сразу после их совместной работы над фильмом «Мечта», написали в расчете на Е. А. Кузьмину. Затем, по не зависящим от них причинам, он долго пролежал в столе, пока наконец в 1955 году появилась возможность запустить его в производство.
Вкратце напомню содержание. Знаменитая французская драматическая актриса Мадлен Тибо гастролирует по европейским столицам со своим двадцатилетним сыном Шарлем. Ее сопровождает старый друг и импресарио Грин, давно и безответно влюбленный в актрису. Отец Шарля, известный журналист Филипп, оставил семью много лет назад.
В 1940 году, накануне гитлеровской оккупации, Мадлен возвращается на родину. Война разлучает Мадлен с сыном, Шарль попадает под дурное влияние, становится коллаборационистом и совершает ряд преступлений, что приводит его в конце фильма к участию в убийстве матери… Мелодрама с оттенком политического детектива.
Елена Александровна пробовалась на свою роль. Казалось бы, чего волноваться? Пробоваться с нею мне было чрезвычайно легко. Мое уважение к ней как к актрисе, воспоминание о ролях в роммовских картинах «Тринадцать», «Мечта», «Человек № 217», «Секретная миссия», на которых выросло мое поколение, ее необычайная мягкость и женственность — все помогало мне. Именно после этой пробы Михаил Ильич сказал:
— Миша, я не сомневаюсь, что ты сыграешь первую половину роли, ту, где Шарль — милый, обаятельный мальчик. Но вот сможешь ли ты сыграть убийцу?
Все рассмеялись. Кинопробы проходили гладко, у всех было приподнятое настроение. Ромм обожал Елену Александровну и предвкушал радость предстоящей совместной работы.
И тут возникло неожиданное осложнение. Никак не удавались кинопробы Кузьминой. Ромм с Волчеком бились над решением ее портретных планов, искали оптику, ракурсы, много работали над гримом — все было напрасно. Ситуация накалилась и стала драматической.
Разрешилась она катастрофически: руководство студии пробы Елены Александровны не утвердило. Михаил Ильич с этим не согласился, но убедить никого не сумел, и в конце концов ему пришлось уступить. Кто бы ни был прав, судьба Елены Александровны определилась этим решением. Я никого не хочу обидеть: ни тогдашнее руководство студии, ни последующих «абитуриенток», пробовавшихся на роль, ни тем более Евгению Николаевну Козыреву, сыгравшую Мадлен, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Это событие очень сильно отразилось на творческом самочувствии Михаила Ильича, а стало быть, и на всей картине в целом…
Что же делать? Настроение в съемочной группе было тревожное. Поджимали сроки. Начались пробы других актрис. Искали кого помоложе, таково было указание начальства. Доведя омоложение роли до абсурда, утвердили Элину Быстрицкую. Мне был двадцать один год, Быстрицкая всего на несколько лет старше. Когда, сидя у ее ног, я обнимал ее, говоря: «Мама, родная, ну верь же мне, верь…», осветители прыскали в кулак. Только Михаилу Ильичу было не до смеха. Может быть, другой режиссер в подобной ситуации вообще отказался бы снимать картину, но интеллигентность и профессиональная этика не позволили Ромму саботировать уже запущенный в производство фильм. Несмотря ни на что, он продолжал работать, не позволяя себе дать повод окружающим его сотрудникам почувствовать его истинное отношение к происходящему. И только после съемок, во время наших прогулок по Риге, где снималась натура, он часами говорил о том, что его волновало. Почему он делился со мной? Может быть, потому, что я был новым человеком в его группе? Возможно. Но еще, мне думается, он помнил атмосферу нашей пробы с Еленой Александровной…
