Но он понимал и другое. Его приглашение во МХАТ, инициатива которого по легенде исходила от группы мхатовских корифеев, на самом деле было организовано Фурцевой. Она отвечала за Ефремова перед ЦК, и уже одно это не сулило Олегу легкой жизни. Он понимал, что от него потребуется жертвоприношение. Голубой мечтой партийного руководства был спектакль о рабочем классе. Такая пьеса вскоре нашлась — «Сталевары» свердловского драматурга Геннадия Бокарева. Она победила на каком-то конкурсе и очень пришлась по душе партийному руководству. Постановка этой пьесы во МХАТе, по его мнению, полностью оправдывала назначение Ефремова на пост художественного руководителя театра.
Что же касается меня, то я не только не мог принять, но наотрез отказывался понимать тактическую необходимость «Сталеваров». Разве, оставайся мы в «Современнике», эта пьеса могла бы появиться в нашем театре? Конечно нет. Так почему же? А потому, отвечали мне, что здесь не «Современник», а главная сцена страны. И то, что позволено на «площадке молодняка», совсем иначе будет воспринято в этих святых стенах. Вас впустили в эти двери, а за вход надо платить. В конце концов Ефремову пришлось повторить «элегантный» маневр Рубена Симонова: сегодня «Сталевары», а завтра, под них, — «Медная бабушка» Леонида Зорина, на которую я и был приглашен режиссером-стажером. Но только завтра, не раньше. Я же, из-за своего нетерпеливого характера, хотел, чтобы — сегодня!
Что и говорить — степень ответственности у нас была несравнимая. Я отвечал только за самого себя, он — за успех всего дела. Политик и стратег, он понимал, что победить сможет только ценой компромисса. Но где предел этого компромисса? Шестидесятники — а Олег Ефремов был одним из ярчайших представителей шестидесятничества — с самого начала затеяли с властями большую и лукавую игру. Они не были диссидентами, хотя именно из их рядов вышло большинство диссидентов и правозащитников. Искренне поверив в оттепель, они больше всего боялись возвращения сталинизма. А эта опасность была вполне реальна. Они мечтали о «социализме с человеческим лицом», что по иронии судьбы после Пражской весны 1968 года стало для властей страшней чумы. Опора на социалистические ценности естественно привела их к ленинской теме, к возвращению к «ленинским нормам партийной жизни», которые, по их мнению, были попраны и извращены после смерти вождя.
Но и ленинская тема, такая хлебная в эпоху Николая Погодина, дававшая звания и премии, уже Михаилу Шатрову и Александру Штейну приносила только инфаркты. В пафосе социального переустройства, борьбы с охватившей все ветви власти коррупцией, ставшем темой творчества Игнатия Дворецкого и Александра Гельмана, властям мерещился чуть ли не призыв к свержению существующего строя. Возникла парадоксальная, почти анекдотическая ситуация — произведения, написанные для укрепления режима, самим этим режимом воспринимались как подрывные.
Это и был апофеоз застоя. Растиражированная телевидением фигура шамкающего генерального секретаря партии, вступившего на трибуне в неравную борьбу с текстом доклада, смысл которого он сам не может уловить, — это образ и визитная карточка эпохи. И все же надо признать, что маразмирующая и стоящая одной ногой в могиле власть сумела переиграть гораздо более молодых и прогрессивных реформаторов от искусства. По крайней мере в театре. Ведь театр, как никакое другое искусство, зависит от условий сегодняшнего дня. Спектакль нельзя «спрятать в стол». Поэты, писатели, художники и композиторы — все они до времени могут работать «в стол», беречь свои тексты, холсты и партитуры, а если повезет, то потом, в другую эпоху, предъявить нам — вот, смотрите, слушайте, читайте — мы это сделали, когда этого делать было нельзя. Даже фильм, чудом снятый и тут же запрещенный, через четверть века можно снять с полки и показать зрителю, как это удалось Александру Аскольдову с его «Комиссаром». К театру все это неприменимо.
Идя на компромисс, Ефремову пришлось поставить три спектакля, ставших к концу 70-х тремя китами Художественного театра: «Сталевары» Геннадия Бокарева, «Заседание парткома» и «Обратная связь» Александра Гельмана. Хотя пьесы Гельмана не вызывали такого восторга у начальства, как бокаревские «Сталевары», все же официальный успех был налицо. Посыпались звания и награды. Но для Ефремова это была Пиррова победа.
Забавно, но он сам повторил то, на чем построен сюжет спектакля «Обратная связь». Все начинается с изначальной лжи. Только что назначенный молодой секретарь горкома решает проявить принципиальность и выступить против второго секретаря обкома, устроившего ему это назначение. Завязывается борьба против косности, в зал бросаются острые реплики, и хотя позиция молодого героя благородна и справедлива, одолеть опытного аппаратчика ему вряд ли под силу. И вот когда кажется, что дело героя проиграно и справедливости нет на этой земле, откуда-то сверху, из-за облачных высей, как «deus ex machina» (бог из машины — самый излюбленный прием театра еще с античных времен!), спускается первый секретарь обкома и все расставляет по местам. «И как нам справедливо указали на XXV съезде партии…» Дело, оказывается, не в экономике и не в системе, а… в людях. Гора родила мышь. Хорошие борются с плохими и при поддержке очень хороших побеждают. Потому что иначе и быть не может…
После премьеры я спросил Олега, понимает ли он это двойное вранье, заключенное и в пьесе, и в спектакле. Он, конечно, не согласился со мной и сказал, что берется доказать, что это не так. «Когда же ты начал доказывать, что белое — это черное, а черное — белое?» — подумал я и, разозлившись, спросил:
— Когда я должен верить тебе? Теперь или пятнадцать лет назад, когда ты сам говорил, что вся наша беда от однопартийной тоталитарной системы?
— А зачем мне верить? — пожал плечами Ефремов. — Я же не Бог. Ты сам думай.
В этот момент мне показалось, что мы разыгрываем сцену из какого-то неведомого, еще не поставленного спектакля…
Первого октября 1977 года народному артисту СССР, лауреату Государственной премии СССР, главному режиссеру Московского Художественного академического театра Союза ССР имени М. Горького, профессору Школы-студии им. Б. И. Немировича-Данченко Олегу Николаевичу Ефремову исполнится 50 лет. Он будет награжден орденом Трудового Красного Знамени. По телевизору в программе «Время» покажут кадры: Л. И. Брежнев поздравляет О. Н. Ефремова с присвоением ему высокой правительственной награды. Ефремов благодарит и, воспользовавшись случаем, приглашает Леонида Ильича посетить спектакли Художественного театра. Леонид Ильич благодарит в свою очередь, говорит, что занят, все некогда, мол, других дел хватает, однако постарается воспользоваться приглашением.
— Ловлю вас на слове, — с улыбкой сказал Ефремов…
— Олег Николаевич! У нас скоро выпускной экзамен. Вы же наш профессор. Обещайте, что посетите Школу-студию МХАТ. Придете?
— Приду, обязательно приду.
— Ловлю вас на слове! — хором прокричали студенты его курса, вышедшие поздравить Ефремова на сцену нового здания МХАТа на Тверском бульваре, где сидел юбиляр, а за ним по трапеции лесенкой разместилась гигантская труппа главного театра страны. Рядом с Ефремовым — завотделом культуры ЦК КПСС В. Шауро, министр культуры РСФСР Ю. Мелентьев и замминистра В. Кухарский, тот самый фронтовик Вася из молотовской «семиэтажки».
