Летом 1971 года, уйдя из МХАТа после закрытия «Медной бабушки», я очень нуждался в такой оздоровительной поездке за тридевять земель, чтобы встряхнуться, оторваться от своего постоянного круга общения, от обступивших меня бед, да просто — вдохнуть свежего воздуха вдалеке от столицы. Поэтому свалившееся на меня неожиданное предложение отправиться в поездку на остров Сахалин я воспринял как знак свыше и, не раздумывая, согласился. Вот сохранившийся фрагмент моего путевого дневника «Встречи творческие и нетворческие на острове Сахалин. Записки популярного артиста».
В Тымовскую прибыли точно по расписанию. Меня встречали.
— Светлана Леонидовна, — представилась администраторша, женщина лет 85, с наивным выражением круглого лица.
— Виктор Алексеевич, — протянул руку мужчина средних лет.
— Виктор Алексеевич — наш шофер, — пояснила Светлана Леонидовна. — Еще два месяца назад мы бы неизвестно на чем ездили, а теперь в Тымовской есть такси. Одно.
В самом деле, стояла новая зеленая «Волга» в шашечку. Тронулись. Сопки, покрытые мелким и редким лесом, пыльная дорога с деревьями и кустарниками по бокам. Березы.
— Не такие, как у вас в Подмосковье, но все-таки березы, — заметив мой взгляд, сказала Светлана Леонидовна. Показалась Тымовская. — Это районный центр, сельскохозяйственный, — продолжала она комментировать.
В центре была одна улица, главная, грязная и, разумеется, немощеная. Пели петухи, бегали собаки, по канавам разгуливали куры и гуси.
— Райком партии, почта, столовая-ресторан, — тоном гида продолжала Светлана Леонидовна.
— А вот к самой гостинице мы не подъедем, — заключил Виктор Алексеевич, — там подъезда нет. Дорога перекрыта. Бетонируют.
Не доехали до гостиницы метров двести. Взяли мои манатки и пошли в двухэтажную, недавно построенную гостиницу.
— Умывальник в номере есть, но остальные удобства на улице, — смущаясь, сказала Светлана.
— О бытовых условиях поездки я уведомлен, не смущайтесь, — поспешил я успокоить ее. Она повеселела и доложила о планах:
— Сегодня у вас четыре выступления, Михаил Михайлович. Первое — в два часа в школе-интернате для детей, потом выезд за шестьдесят километров в леспромхоз, там в пять часов и в семь — для детей. А в девять придут уже сами лесники. Так что вам сегодня тяжело придется. А вы ведь здорово устали, наверно?
Вид у меня, видать, был неважный. Голова тяжелая, спать хотелось смертельно. Дорога в двое суток — Москва — Хабаровск — Южно-Сахалинск — Тымовская — дорога нелегкая.
Расположившись в номере и переодевшись, я попросил ее отвезти меня пообедать. В столовой — самообслуживание. Продается коньяк, шампанское, вино, пиво, кстати, весьма вкусное, но кормят очень плохо, как, впрочем, и в московских заведениях такого типа. Поев, мы направились обратно в гостиницу. На столовой, вечером исполняющей обязанности ресторана, висела афиша, напечатанная в Южно-Сахалинске: «Заслуженный артист РСФСР, лауреат Государственной премии СССР Михаил Козаков, участник фильмов…» И мой портрет в образе злобного капитана Зуриты из «Человека-амфибии». Да, подумал я, ни Пушкина, ни Пастернака мне здесь читать не удастся. Полагаю, что даже Чехов здесь «не проханже». Лица моих будущих зрителей, попадавшихся на пути, меня в этом убеждали. На душе опять заскребло.
— Устали вы, Михаил Михайлович. Так как? Работать будете? — как бы почувствовав мое настроение, спросила Светлана.
— Будем, — ответил я.
Первое выступление было в два часа дня в школе-интернате. За нами на своей машине в шашечку заехал Виктор Алексеевич, и мы отправились. Ехали недолго по пыльной дороге, окруженной не менее пыльным придорожным кустарником.
— Дороги здесь красивые, если бы не пыль, — заметила Светлана. Стали разыскивать клуб. Шофер свернул с основной дороги, и, рискуя засесть в грязи, мы поехали по направлению к клубу.
— Что-то я его не вижу, — сказал Виктор Алексеевич, — не сгорел ли он?
— Как «сгорел»? — не понял я.
— Вполне возможно, это у нас бывает, — спокойно ответил Виктор Алексеевич.
— Да нет же, Виктор Алексеевич, мы не туда едем, — смущенно взглянув на меня, сказала Светлана.
— Как не туда? Раньше он тут был.
Мы подъехали к погорелому месту, где всюду валялись груды хлама, черные балки и кучи консервных банок.
— Вот видите, или он сам сгорел, или его разобрали и сожгли, — констатировал наш рулевой.
— И все-таки надо ехать по направлению к самому интернату, они мне объяснили, что теперь клуб там.
Мы подъехали к двум деревянным зданиям. Одно было школой, другое — недавно выстроенным клубом мест на двести. У клуба уже ждали ребятишки. Я вышел из машины и сказал:
— Здравствуйте, ребята!
— Здравствуйте, — хором ответили дети.
Рассматривают. Когда я вижу на себе эти любопытные, в упор, глаза, каждый раз на ум приходит строчка Некрасова:
Все серые, карие, синие глазки…
А вона на шапке, гляди-тка, часы!
— Дядя, а вы вправду артист?
— Да.
— А где вы снимались?
— Ну подождите, вот буду выступать и все расскажу!
— Дядя, а вы — «амфибия»?
Я спрятался за кулисы, чтобы не начинать работу раньше времени, — но не тут-то было, проникли и сюда.
— Дядя, я вас узнал, вы похожи!
— Дядя, а ведь вас ножом убили, а почему вы живой?
На помощь пришла Светлана Леонидовна, я наконец остался один, в ожидании встречи с моим первым сахалинским зрителем…
Наступил день четвертый. Для меня он ознаменовался поездкой в село Палево, о котором Антон Павлович Чехов писал: «Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дни недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно все равно, среда сегодня или четверг».
Палево сейчас — грязная деревня, не имеющая даже сельского клуба. Что изменилось с 1890 года? Ну конечно же, нет каторжан и нет многого из того, о чем писал Антон Павлович. А что же есть? Несколько десятков деревянных грязных домов, один продмаг. Я зашел в него. Прилавок буквой «п», за левой полочкой — одежда, ткани, обувь, за верхней перекладиной — радиоприемники, флаконы одеколона и прочие товары. За полочкой справа — колбаса, масло, консервы, коньяк, шампанское, фруктовое вино. На маленьком здании сельсовета плакат: «Механизаторы! Уборка урожая зависит от вас!» Кругом обычный сахалинский пейзаж — сопки, пыльная дорога, пыльные деревья, дует ветер, холодно. Мы поехали в Палево выступать на полевом стане для шефов. Шефы — это люди, съехавшиеся сюда из разных мест Сахалина для уборки картофеля. План, план, план: тут и строители, и нефтяники, и студенты техникумов, в основном люди молодые. Когда я спросил одного из них:
