В гастролях наступил трехнедельный перерыв, и, по
соображениям безопасности, они проводили несколько дней инкогнито в одной тихой
гостинице в Род-Айленде. Музыканты и технари разъехались во все стороны: кто
навещал семью, кто отлеживался, а кто-то просто устроил перерыв в
терапевтических целях. Поначалу все собирались в одно курортное местечко в
Нью-Гемпшире, но Лайза отменила все приготовления после необъяснимого приступа
плаксивости, который закончился крупной ссорой с ударником Рэнди Уайтхоллом..
— По-моему, он меня ненавидит, Тед, — призналась она в
постели в ту ночь. — Видел бы ты его глаза.
Тед не придумал никакого разумного ответа, и на следующее
утро помогал ей отменять заказ на номера. Кроме пары недавно нанятых
телохранителей, никто из гастрольной группы не знал, где Тед и Лайза проводят
свободные дни. Дин Кэмпбелл обиделся и отбыл в неизвестном направлении.
Работа с заключительным вариантом рукописи у Теда
продвигалась хорошо. Если повезет, то он закончит книгу до конца года, гораздо
раньше запланированного срока.
— Тед, я уеду на день-другой.
— Что? Куда?
Они обедали в столовой гостиницы, а телохранители сидели за
другим столом, достаточно далеко, чтобы ничего не слышать. Она протянула руку и
прижала пальцы к тыльной стороне его ладони, как бы успокаивая.
— Не волнуйся, я недалеко. Мне просто нужно смотаться от
всего этого. — Она сделала легкий жест. — От всех, кто меня знает. Даже от
тебя.
Она мягко коснулась его руки.
— Ничего страшного. Всего одна ночь, и я вернусь.
— Может, я слишком торопил события…
Она покачала головой, не давая ему договорить.
— Нет, ничего подобного. — Выражение ее лица смягчилось. —
Не волнуйся, Тед. Я к тебе чувствую то же, что и всегда, может, даже больше
того. Просто я… Мне надо уехать отсюда, всего лишь на день или два, и немного
собраться с мыслями.
— Мы ничего не должны друг другу, — медленно произнес он. —
Ты, конечно, имеешь полное право делать, что хочешь.
Это звучало натянуто, но он не мог скрыть обиду.
— Тед, прекрати. Мне не нравится, когда ты изображаешь из
себя обиженного щеночка. Если ты еще не понял, какие чувства я к тебе
испытываю, то ты гораздо глупее, чем я думала. — На глазах у нее появились
слезы, и она отвернулась. — Мне трудно об этом говорить, Тед, трудно
испытывать… привязанность к людям или признаваться в этом. Как только у меня в
жизни появляется нечто подобное, кто-то меня этого лишает.
— Прости меня, Лайза. Я просто дурак. Ведь ты возьмешь с
собой Арнольда и Рэмбо?
На самом деле телохранителей звали Натан Мур и Лестер Уэйд,
но Тед с Лайзой окрестили их иначе. Терминатора Лайза уволила в припадке
истерии однажды вечером, очевидно, после того, как он позволил себе намекнуть
на ее уязвимость, что она истолковала как угрозу.
— Наверное, надо бы, но это будет не то.
— Тут и думать нечего. Они не смогут защищать тебя на
расстоянии.
— Я об этом подумаю, Тед. Но мне кажется, будет гораздо
безопаснее, если никто не будет знать, где я.
В ее голосе прозвучала слишком знакомая ему нотка. Не дави
на меня в этом вопросе, означала она.
— Надеюсь, это даст мне возможность немного поработать. — Он
старался, чтобы его голос звучал беззаботно, несмотря на дурные предчувствия. —
Отвлекать никто не будет.
Когда он встал на следующее утро, ее уже не было, а Рэмбо с
Арнольдом не видели, как она уходила.
Тед работал почти целый день, а вечером, отключив свой новый
компьютер, он зашвырнул в ящик последние написанные от руки заметки. Шел уже
десятый час, он еще не ел, а настроение у него было такое, что ужинать в
гостинице ему показалось слишком обыденным. Вместо этого он вышел в город,
нашел поблизости небольшую, не слишком чистую забегаловку, где съел тарелку
самого вкусного в жизни мяса с фасолью. В полуквартале находился плохо
освещенный бар, где он выпил больше обычного, чтобы отметить конец своим
мучениям, но, черт возьми, он же не за рулем и вставать ему завтра не очень
рано!
В гостиницу он вернулся уже за полночь. Администратора на
месте не было, столовая была закрыта, и горело лишь дежурное освещение. Тед
нетвердой походкой поднялся по лестнице и лишь с третьей попытки управился с
замком. Посмеиваясь над собой, он вошел в номер.
Он включил свет, как только захлопнулась дверь, и тут же,
получив сбоку удар по голове, провалился в темноту.
Тошнота подступила раньше боли. Во рту ощущался сильный и
горький привкус желчи, а в голове стучало. И не только там. Запястья и лодыжки
были перехвачены веревками и привязаны к ножкам и подлокотникам кресла.
Кляп у него во рту тоже не способствовал приятным ощущениям.
Он находился в своем номере. Компьютер стоял там же, где он
его оставил, на маленьком столике, а у задней стенки открытого шкафа виднелся
новый чемодан. Никто не показывался, всё было так же.
Пока кто-то не вышел из ванной.
— Как ты себя чувствуешь? Боюсь, удар был слишком сильным.
Если бы у тебя было сотрясение или еще что-то и ты бы не пришел в себя, всё
могло бы быть испорчено.
Тед не ответил; он не смог бы ничего сказать, даже если бы
во рту не было кляпа. Слишком велико было потрясение. Он был прав. Он оказался
лицом к лицу с загадочной личностью, преследовавшей Лайзу почти с самого
начала, охотившейся на тех, кого она любила, и это открытие могло оказаться его
последним достижением. Ни черный плащ, ни закрывавший лицо шарф не могли скрыть
пола нападавшей.
И это была не просто какая-то женщина. Это была Лайза Стоун.
— Понимаю, это с трудом укладывается в голове, но очень
важно, чтобы ты понял, почему это происходит. Иначе все будет напрасно. Помнишь
слова из "Древней магии", моего первого хита? Там, где сказано:
"Пожертвовать всем ради любви"? Это и есть секрет, который я узнала.
Оттуда я и черпаю свое вдохновение.
Она сделала паузу, словно дожидаясь от него ответа, которого
он никак не мог дать.
— Помнишь, я тебе говорила, что в детстве у меня никогда не
было никакого домашнего животного? Это было неправдой.
Лайза подошла к столу, стала выдвигать ящики и всё из них
выбрасывать на пол — книги, газеты, журналы, бумажки.
— Незадолго до гибели родители купили нам котенка, и когда
их не стало, для нас с Кэри он был единственным существом, кроме друг друга,
которого мы любили. Но мне надо было писать песни, хорошие песни, способные
тронуть людей, и я поняла, что единственный способ раскрыть свой талант,
воспользоваться им, чтобы создать нечто прекрасное и имеющее долгую жизнь,
необходимо непосредственно самой испытать эти чувства. Нельзя изобразить
печаль, радость или еще что-нибудь и ожидать, что фальшивые чувства станут
настоящим искусством. И самое чистое чувство из всех — это скорбь, горечь утраты,
разлуки с теми, кого любишь, и я знала, что могу обратить трагедию в красоту,
но лишь испытав это. Мне надо было пожертвовать тем, кого я по-настоящему
любила, чтобы высвободить свои творческие силы. Выбирать пришлось между Кэри и
котенком, так что выбора, собственно, и не было.
