Так ей и надо. Чертова дура.
– Слава… – прошептала темнота, и Славик окаменел, не веря своим ушам. Медленно обернулся, надеясь, что ему просто почудился этот странный звук. Сплошная тьма была непроницаемой и безмолвной, готовой скрыть любой его жалкий писк.
Нет. Не может быть.
Он прислушался, надеясь, что это был обычный шорох: шум с улицы, злобные соседи или вздрагивающий холодильник на кухне…
Шаги. Быстрые и невесомые, кажется, прямо по потолку.
Всхлипнув, Славик огляделся и бросился в комнату. Упав на широкое пузо, он сноровисто заполз под кровать, вдыхая запыленный воздух и забиваясь в самый дальний угол. Руки и ноги похолодели, налившись слабостью, даже сердце притихло в груди, будто боялось его выдать. Славик подумал, что больше всего на свете он сейчас напоминает обыкновенную половую тряпку, и, не сдержавшись, заплакал.
Никто его не сожрет. Нет! Это просто ее бред, ее грязные слова, он же проучил ее, убил, он ведь…
Славик чутко прислушивался к шорохам в коридоре. Его неожиданно разобрал истеричный смех: вот, он же хотел своими глазами увидеть, как происходит очередная казнь – пожалуйста! Смотри, смотри, Славочка, наслаждайся…
Шаги приближались. Они прошлись по просторной детской, остановились у самой кровати. Славик чувствовал кожей каждую налипшую пылинку, слышал каждый раскатистый всхрап отца и каждое завывание ветра за окном, безнадежное и жалкое.
Существо принюхивалось. Ждало.
Славик почти не дышал, и лицо его багровело, наливаясь кровью, а легкие болезненно пульсировали от недостатка воздуха, но он не чувствовал этой боли. Внутри был только страх – липкий и всепоглощающий, словно черная дыра, он отдавался гулкими ударами сердца в ушах и пронизывал до кончиков пальцев.
Вдох. Выдох.
Тишина.
Перед кроватью стояли ноги – перекрученные и изломанные, с торчащими желтыми костями, едва различимыми в полутьме. Эти ноги погружали Славика в такой ужас, что он боялся вот-вот захлебнуться страхом и больше уже не выплыть на поверхность.
Но хуже всего было то, что он знал. Знал эти ноги.
Потому что он сам их создал, сам нарисовал черной ручкой, сам нацарапал «Шмальников Алексей» и прибавил адрес дрожащим почерком жалкого троечника, у которого никогда, никогда не будет друзей…
Существо сдернуло покрывало с кровати. Все вокруг заполонило мертвенным светом; кажется, тускло сияющий кончик луны выбился из-за серых туч.
Нет, не надо, пожалуйста… Только не надо…
Он же их создал! Он творец, он повелевает, жить им или рассыпаться прахом. Ему даровали эту возможность – карать жестоких и гнилых одноклассников, вершить их судьбы, загоняя в преисподнюю. Зачем чудище пришло к нему домой, может, просто адрес был непонятно написан, стоит только появиться перед лицом кошмара, объяснить, отправить его прочь…
Перед ним появилось лицо – плоское и перекошенное, с торчащим гигантским желто-красным глазом. Колючая проволока скрипнула по полу. Его творение, его ненависть, переплавленная в живое существо…
Заорав, Славик выбрался из-под кровати и пополз по полу, словно нанизанный на шип жучок, словно бабочка из отцовской коллекции. Прижавшись к подоконнику, он спрятался под кружевной занавеской и спросил глухо:
– Ты что здесь забыл?.. Я куда вас отправил, а?
Вместо крика создателя и творца получился лишь жалобный писк, и Славик подавился звуком, кашляя так, будто хотел умереть от одного только этого кашля.
Перекореженное существо хищно ухмыльнулось и сделало шаг навстречу. Проволока, окружающая лицо, покачивалась от каждого движения, и в этом не было и капли сомнения – оно явно пришло не знакомиться с создателем.
Оно пришло убивать.
Взвизгнув, Славик со всех ног бросился прочь в большую гостиную, уставленную безвкусной маминой мебелью и мелкими сувенирами, где в камине все еще тлел нарисованный огонь. Славик, проносясь мимо, запоздало подумал о том, с каким удовольствием он ткнул бы этот налитый кровью глаз прямо в горячие головешки, будь только этот камин не искусственным, а настоящим…
Навстречу вынырнула другая тень, и Славик, проявив необычайную ловкость, ушел от столкновения, перепрыгнув через столик на витых ножках. Ника. Это был Никин монстр, коротко вспыхнули в лунном отсвете тысячи острых игл, с которых на чисто вымытый пол лилась чужая черная кровь.
Иглы. Острые и колючие, обломанные, вместо рук – иглы, вместо ног – иглы, даже из головы торчали иглы, и Славик споткнулся, ощутив, как в рот ему выплеснулась жгучая горечь. Он боялся уколов до жути – это был самый страшный кошмар, который только мог поджидать Славика в этой жизни. Кислая пена подступила к горлу, и Славик зажал себе рот рукой, надеясь, что его не вырвет прямо тут, у искусственного дорогого камина.
Комната родителей – запертая дверь, за которой спит сильный отец, где дремлет любящая мать, по обыкновению накрутившая волосы на круглые бигуди, и там жизнь, там спасение и тепло, которые так нужны дрожащему Славику. В детстве родительская постель могла спасти его от любых монстров, от любых проклятий и чудищ…
Врезавшись в дверь всем телом, Славик в панике зашарил рукой по холодному дереву, пытаясь отыскать витую ручку, но… ее попросту не было. Гладкая поверхность, ни единого выступа. Тупик.
Боже!..
Запаниковав, Славик забарабанил кулаками в дверь, выкрикивая: «Папа! Мама! Папа! ПАПА!», но глухая тишина была ему единственным ответом. Поскуливая, Славик скребся в дверь, не желая смириться: он остался один на один с этой пустотой, чудовищами, его ожившими кошмарами, которых он сам же и сотворил, не оставив себе шанса на спасение.
Славик рухнул на пол, будто что-то почувствовав, и в ту же секунду новое чудище, знакомое до боли, врезалось в дверь, выдрав кусок бесполезного дерева. Взвившись на ноги, Славик коротко заглянул в дыру, но увидел там лишь сосущую черноту, черноту без единого проблеска света, и отшатнулся, намереваясь бежать.
Прямо перед ним стоял еще один монстр, теперь уже без головы. Славик всхлипнул и сполз на пол, чувствуя, как сознание редкими черно-зелеными вспышками покидает его, размывая мир перед глазами. Черные маслянистые щупальца заскользили по полу, подступая к необъятной туше Славика…
На четвереньках тот из последних сил бросился в коридор. Дверь! Входная дверь! Полутемный подъезд с запахом борща или жареной рыбы, соседские квартиры и спасительная, спасительная тишина…
Весь коридор заполонили игрушки. Его, Славика, лупоглазые медведи и окровавленные зайцы, его сломанные машинки и зеленые солдатики, сплошь усеянные спицами и ножницами… Маленькая армия, готовая выпотрошить Славика так, как и сам он любил это делать в детстве.
Не сбавляя скорости, Славик промчался мимо игрушечной орды, влетел в туалет и накрепко заперся изнутри, оказавшись в кромешной темноте. Там, снаружи, они скреблись и царапались, они взвизгивали ножами по дереву, они вспарывали его истощенную страхом душу, а Славик, прижавшись спиной к хлипкой двери, рыдал.
