– Ой, замучила, – рыдают палачи, – ой, замучила, проклятая!
А Василь Василич – так тот прямо на колени бухнулся.
– Бери нас, Мошкин, и веди в тюрягу! – умоляет. – Пострадать хотим!
– Вы пострадать хотите, – хихикает следователь, – а я вам путевочки бесплатные на курорт. – И достает из кармана путевки. – Вот, пожалуйста, поезжайте отдыхать на Канары.
От такого неслыханного благородства палачи прямо обалдели. Стоят, как крови… ой, то есть, как воды в рот набрали. А следователь Мошкин интересуется ненароком:
– А вы всех оживили, кому головы поотрубали?
– Всех, всех, – заверил его Василь Василич. – А вашу жену, Эмму Петровну, в первую очередь.
– Ну спасибо за жену, – поблагодарил Мошкин. – Этого я вам никогда не забуду.
А тут и сама Эмма Петровна заходит – с большущим тортом.
– Сейчас, – говорит, – будем чай с тортиком пить. Вприглядку.
Расселись все вокруг стола и стали чай пить да на тортик поглядывать. Но ничего не поделаешь, вприглядку иначе нельзя.
Попили все чаю (без сахара, зато по два стакана), и Эмма Петровна начала гостей выпроваживать:
– Идите, идите. А то моему Мошкину надо сегодня еще белье постирать да полы помыть.
Короче, палачи отправились на Канары, а Толик потопал домой.
И знаете, что ему учительница на прощание сказала?
– Ты теперь, Анатолий, слово «класс» можешь вообще без двух «с» писать. Пятерка по русскому за год тебе обеспечена.
Страшилка про меня
Жил-был я. И писал всякие страшилки. Писал-писал и, в конце концов, обо всем страшилки написал. И вот сижу я у окна, а за окном снег идет. «О! – думаю, – напишу-ка я страшилку про черный снег». И тут же вспоминаю, что была у меня уже такая страшилка. И про черное молоко, кстати говоря, у меня тоже была страшилка. Или вот, к примеру, гав-гавкнет на улице собака – а у меня и про собаку-призрак страшилочка имеется; да и про кошку-привидение, кстати сказать, тоже. И про самолеты, которые исчезают непонятно куда; и про поезда-невидимки, которые мчатся невидимыми; и про корабли с мертвецами, которые плавают по Мертвому морю.
И вот как-то раз плыву я сам по Невскому… ой, то есть иду. И куда ни гляну, обо всем у меня уже страшилки написаны.
И тут вдруг подходит ко мне человек в черных очках, черных перчатках, черной куртке… Короче, во всем черном.
– Здравствуйте, Валерий Михайлович, – говорит.
– Здрасьте, здрасьте, – отвечаю.
– Вы меня не узнали? – спрашивает он.
– Узнал, конечно. Я же про вас страшилку написал. «Палач Толик».
– Совершенно верно, – кивает человек в черном. – А сейчас, стало быть, ничего не пишете?
– Не пишу, – отвечаю.
– Исписались, что ли? – усмехается он.
– Да нет, – говорю, – просто обо всем уже страшилки написал.
– А вот и не обо всем, – возражает человек в черном.
– Да вроде, обо всем.
– Нет, не обо всем.
– Да вроде бы, обо всем.
– Нет, не обо всем.
– Да вроде бы, обо всем.
– Нет, не обо всем.
Секунд шестьдесят мы так с ним препирались, а может быть, даже и целую минуту. А потом я и спрашиваю:
– Ну, хорошо, а о чем я, по-вашему, еще не написал страшилку?
– Не о чем, а – о ком, – уточнил человек в черном. – Идемте, покажу.
И мы пошли.
Шли-шли и пришли… на мою улицу.
– Так это ж моя улица, – говорю.
Подошли к дому.
– Так это ж мой дом, – говорю.
Поднялись на двенадцатый этаж.
– Так это ж мой этаж, – говорю.
Подошли к двери.
– Так это ж моя дверь, – говорю.
– Вот и откройте ее, раз она ваша, – отвечает человек в черном. – За этой дверью и находится тот, о ком у вас даже самой завалящей страшилки не написано.
Открыл я дверь, да так и замер на пороге. Потому что увидел… себя. Но не в зеркале увидел, а за столом. Я сидел и чего-то писал.
«Вот ешкин-мошкин! – думаю. – Который же из двух я – настоящий я? Тот, кто сидит за столом, или тот, кто на пороге стоит?»
А в это время человек в черном подошел к тому я, который сидел за столом, достал из черного кармана черный ластик и – раз! раз! раз! – стер того я. Остался один лишь я – это я.
– Ну, теперь-то вы поняли, о ком вы еще страшилку не написали? – спросил меня человек в черном.
– Нет, не понял. А о ком?
– Да о себе!
– О! Точно!.. – дошло до меня. – Я ж о себе еще ни одной страшилки не написал!
И я тут же сел за стол и написал вот эту самую страшилочку, которую вы только что прочитали, мои маленькие читатели и читательницы. Страшилку про себя.
Сказка о чистой
и светлой любви
В одном болоте жила маленькая пиявочка. Звали ее Лерочка. А по соседству с Лерочкой жил лягушонок по фамилии Квакин. И вот этот самый Квакин влюбился в эту самую Лерочку. И захотел на ней жениться. Взял он в лапку букетик болотных кувшинок и – прыг-скок, прыг-скок – отправился делать Лерочке предложение.
Квакин застал Лерочку в постели. Она нежилась под теплым одеяльцем.
– Любимая, – воскликнул лягушонок, – выходи за меня замуж!
– Квакин, – поморщилась Лерочка, – ну подумай сам, как я могу выйти за противного, зеленого, с вечно выпученными глазами лягушонка?
– Это я только с виду такой, – ответил Квакин, – а душа у меня беленькая, пушистенькая, с крылышками.
Но пиявка Лерочка все равно сказала:
– НЕТ!
Лягушонок Квакин вернулся домой ни с чем.
– И что ты в ней нашел? – удивлялась мать Квакина. – Обыкновенная пиявка, да к тому же еще ленивая. Тебе надо взять в жены скромную, работящую лягушку; я бы хоть головастиков понянчила.
– Мама, ты ничего не понимаешь, – отвечал Квакин. – Лерочка не такая, как все. Она особенная. И я люблю ее больше жизни.
Однажды в болоте появился новый обитатель. Окурок.
– Меня зовут мистер Кент, – важно представился он. – Я из Америки.
– Ах, Америка – томно вздохнула Лерочка. – Оазисы… верблюды…
– Любимая, – мягко поправил ее лягушонок Квакин, – верблюды и оазисы – в Африке.
Но Лерочка его не слушала, с обожанием глядя на американский окурок. Вскоре она вышла замуж за мистера Кента. И стала требовать, чтобы все называли ее – Леруа Кент!
