– Не могу. Я не могу тебя отпустить, – Годфред еле припомнил подробности утреннего плана, который они измыслили с Бармой на пару. И сам удивился тому, как он далеко отклонился от задуманного.
У Годфреда детей пока не было. Ну, или, по крайней мере, он о таковых не знал. И потому он не задумывался о том, что может ощущать родитель, оторванный от своего чада. И уж конечно, он не представлял, что чувствует женщина, которая разлучается с ребенком. Он слышал и знал, с чужих слов, что это трудно. Но он не понимал этого своим сердцем, поскольку сам прежде не испытывал ничего подобного. Для него дети были просто маленькими человечками, о которых люди обычно заботятся. И на этом все.
– Мне нужно к детям, – повторила Тиша. И ее голос дрогнул. – Один еще совсем мал…Он не сможет без меня, – на словах о младшем сынишке Тиша заплакала. Она старалась сдержать себя, утирала мокрые щеки. Но все это не помогало. Она уже не могла успокоиться. – Отпусти меня…Прошу, отпусти…
Годфред не понял ничего из того, что сказала Тиша. Но зато он видел ее слезы. И ему было жаль ее, даже независимо от причины ее расстройств. Ему очень хотелось успокоить ее. Он обнял рыдающую Тишу и прижал к себе. И она почему-то показалась ему родной. В его хмельной голове рождались какие-то туманные образы. Они перемешивались между собой в мутную гущу. Сам того не замечая, он уже целовал Тишу, обняв ее маленькие плечи. Она что-то говорила ему, но он даже не вслушивался в ее речь.
– Я очень прошу, – сбивающийся голос Тиши в какой-то миг вывел Годфреда из забвения. Он открыл глаза. Нахмурился, стараясь понять, что она говорит и о чем просила до этого момента. – Я обещаю. Я приду. Я сама приду завтра. Но сегодня отпусти меня к детям, – умоляла Тиша, кутаясь в платок. – Прошу, отпусти. Мне нужно домой. Я приду завтра и все сделаю, что ты скажешь. Только отпусти меня сейчас.
Отпустить Тишу для Годфреда было в данный момент сравнимо с тем, что оторвать от иссушенного жаждой горла ковш с ледяной водой. Но с другой стороны в пьяном Годфреде отчего-то было столько нежности к этой неизвестной женщине, что он и сам впоследствии даже не мог это объяснить, припоминая сей эпизод.
Годфред встал с лавки, взял Тишу за руку и повел ее к двери.
– Я тебя отпускаю, – сказал Годфред. Пред взором у него расплывалось все. Ему казалось, что в этой горнице даже нет стен. Но зато он отчетливо видел красивые глаза Тиши. Ему хотелось ей помочь. Теперь уже ясно, что она очень бедна. Скорее всего, она всю свою жизнь бедна. И была таковой даже при муже.
Взяв с сундука свою теплую накидку, отороченную мехом, Годфред одел ее на плечи Тиши. Потом снял с руки один из перстней, которыми любовался еще сегодня утром, и вложил в ладонь женщины. В глубине души он догадывался, что она не придет к нему ни завтра, ни потом. И также, зная себя, он был убежден, что через несколько дней забудет о ней. Да что дней…Уже к утру все, что происходит сейчас, покажется ему наваждением.
– Уходи теперь, – Годфред чуть склонился и поцеловал свою гостью на прощание.
Глава 45. Новгородские шутки
Скованный снегами, измученный холодами, Новгород ожил с первыми птичкам. И хотя почти каждую ночь шел дождь, наутро солнце светило радостно, подсушивая лужи, стирая следы ненастья с лица земли. Долгожданная весна могла утешить даже слепого и немого, могла излечить любые раны.
Однако в тереме княгини было сумрачно. И не только из-за занавешенных окон. Ни ясное солнце, ни набухающие на деревьях почки не радовали ее взор. Сегодня она была одета просто, словно жена обычного ремесленника. Ни украшений, ни богатых нарядов. Лишь тонкая льняная рубаха до пола да темная шерстяная понева на бедрах.
На столе, застеленном белым траурным полотном, с таким же снежным безжизненным узором, стояло несколько мисок с требой – яйцами, блинами и кутьей. Горели свечи, хотя время было еще не позднее.
– Княгиня, тиун пожаловал, – заглянувшая в дверь Рада прервала молитву Дивы.
– Пусть проваливает, – Дива отвела в сторону покрасневшие от слез глаза.
– Тиун сказал, что по поручению князя явился он, – осторожно заметила Рада.
Дива раздраженно вздохнула. Неужели каждый раз она будет содрогаться при упоминании этого титула? Кончится ли это хоть когда-то?! Или дальше будет только хуже? Теперь есть Вольна. Потом появится еще что-то… Никогда ей, Диве, больше не быть свободной и беззаботной…
Ярко сиявшее утром солнце теперь заволокла черная туча. Внезапно налетел ветер. Рада бросилась к окну, убрать с подоконника утварь и закрепить ставни, ударяющиеся о стену.
– Пусть войдет, – кивнула Дива в знак согласия.
Рада подала ей платок прикрыть распущенные волосы, плечи и грудь, и вышла. Дива уныло натянула на пальцы перстни и присела в устеленное шкурами креслице, стараясь принять властный облик.
– Приветствую, княгиня, – сдержанно поздоровался тиун, оглядевшись по сторонам с некоторым удивлением. От его взгляда не укрылся необычный вид горницы. Однако вопросов задавать он не стал. Его больше заботило, что вместо того, чтоб пустить тиуна в терем, ну или хотя бы в сени, служанка княгини промурыжила его на крыльце. Не ожидая ухудшения погоды, он еще поутру оделся легко, из-за чего теперь замерз. – Я прибыл к княгине с новостями, о которых она, возможно, уже осведомлена, – растянулся в змеиной улыбке Арви.
Дива вздрогнула. В ее голову сразу ворвались устрашающие мысли. Может быть, теперь Вольну хотят сделать княгиней? А ей самой будет приказано собраться и покинуть отчий дом? Ведь, кажется, именно этот сюжет снился ей сегодня в ночи, когда она проснулась в холодном поту…
– Говори, – сглотнула Дива, сжав в ладонях край платка. Арви смотрел на нее испытующе, словно услышав ее мысли. А она сама все явственней ощущала, как ее тело пробирает ледяная дрожь.
– Прибыли посланники из Ростова. От брата покойного Гостомысла. Княгине надлежит выйти к поверенным ее дяди, – пояснил наконец Арви цель своего визита. А Дива облегченно вздохнула. За краткий миг она сумела вообразить себе столько ужасов, что даже вкратце описать их словами не хватило бы и дня. И как часто бывало – напрасно она себя пугала. Всего лишь послы. – Выйти, встретить и произвести потребное впечатление…– продолжал Арви.
– И в чем же оно должно заключаться? – Дива мрачно оглядела тиуна, наперед зная его ответ.
– Княгиня должна быть спокойна и доброжелательна. Нужно осушить слезы, – от Арви не укрылись оставленные на лице Дивы следы печали, которые она пыталась спрятать. – Посланцы могут сделать ошибочные выводы о житии княгини, кое должно видеться беззаботным и полным всякого рода блаженств.
– О, да, блаженств у меня с избытком…– иронично произнесла Дива. А потом встала со своего места и подошла к окну, развернувшись к Арви спиной. – Не вижу нужды в моем присутствии…
– Таковая наличествует. Ради княгини, ее семьи – ей следует выйти и заверить посланников в том, что здесь все добро и по счастью…Княгиня ведь не желает расстроить дядюшку…Ибо если он заподозрит что-то…
