— Это вопрос с подвохом? Ты что… Это проверка какая-то, да? Если я отвечу неправильно, мне нельзя будет возвращаться?
Вот и зачем так много думать, когда думать вообще не надо? Это подбешивало, но бирюзовые глаза были так близко, этот цвет напоминал Александре воды океана в солнечный день… За такое многое можно простить.
— Да или нет? — терпеливо повторила она. — Да.
Вот и все, что было ей нужно. Александра ударила по выключателю, погружая квартиру в зимний полумрак — в темноте обычно меньше сомнений и скучных мыслей, а свободы больше. Она сама поцеловала своего гостя, но и он на этот раз не растерялся, притянул ее к себе, касаясь уверенно, без лишней осторожности, сильно, выдавая этим то, чего хотел давно — но недостаточно, чтобы рискнуть ее доверием.
Теперь уже рисковать было не нужно, и он не останавливался. Александра чувствовала его жаркое дыхание на коже, она стянула с него свитер, расстегнула джинсы, когда исчезла ее собственная рубашка — она не представляла. Они как будто спешили куда-то, и в каждом движении страсть граничила с отчаянием. Александре хотелось поскорее забыть обо всем, сделать мир простым и плоским, существующим в одном только моменте наслаждения. Почему так рвался к этому ее гость — она не знала, но и у него наверняка нашлась своя причина обожать этой ночью безымянную незнакомку так, словно других женщин на Земле не осталось.
Они оказались в ее спальне, у самой кровати. Александра знала: он ожидает, что она ляжет, он уже мягко подталкивает ее к этому. Она так не хотела, хотя его старательную попытку не быть слишком агрессивным оценила. Александра резко развернулась, увлекая его за собой, потом толкнула назад, зная, что кровать уже у самых его коленей. Он, скорее всего, и не заметил, как упал — но увидел ее, нависающую над ним, очерченную золотыми огнями города, ворвавшимися через окно. Он попытался подняться, но Александра удержала его, надавила ногтями на плечи — так кошка удерживает в когтях добычу. Ей показалось, что он улыбается, хотя она не была уверена, и ей было плевать. Одно уверенное движение бедер — и она почувствовала его в себе, откинула голову назад с довольным полувскриком, полувздохом, начала движение — и мир наконец сузился до двух тел в темноте, а напряжение, терзавшее ее столько дней, схлынуло, позволяя ей почувствовать себя по-настоящему живой…
Они не произнесли за эту ночь ни слова, Александра даже не помнила, как все закончилось, как она отключилась. Но когда она проснулась, он все еще был рядом, и это неожиданно обрадовало. Она не спешила вставать. Она приходила в себя, прокручивая в памяти весь дурацкий вчерашний день.
А потом спокойствие неожиданно закончилось. Потому что теперь, когда она отдохнула, до нее наконец дошло, что насторожило ее в квартире Нины.
Глава 10
Она так ничего и не сказала.
На самом-то деле, у Аси было оправдание, и даже неплохое: Тимур Никитич вроде как снова вел себя нормально. Когда они встретились после того странного случая в актовом зале, он сделал вид, что ничего особенного между ними не произошло. Он не охладел к ней, но и не стал навязчиво приветливым. Ася еще некоторое время была насторожена, а потом решила, что он осознал свою ошибку и больше не будет.
Однако расслабилась она рано. Прошло дня три, и вот он снова начал оказываться рядом куда чаще, чем следует. Дело было не только в театральной студии, он и на своих уроках уделял Асе необъяснимое внимание. Вроде как причин для этого не было, но она то и дело ловила на себе его пристальный взгляд.
Казалось бы: ну что такого? Смотрит и смотрит. Нельзя же жаловаться на человека за то, что он на тебя посмотрел, она не какая-нибудь истеричка! И все же было в этом взгляде что-то такое, чего Ася не понимала, но от чего ей хотелось плакать, спрятавшись под одеяло.
Дальше — больше. Дальше ведь всегда больше. Он начал пересекаться с ней, якобы случайно, и при каждом разговоре касаться ее. Вроде безобидно — то на плечо руку опустит, то волосы с лица уберет. Так делали и некоторые другие учителя, но только немолодые женщины. А он… с ним это было странно.
Она все равно держалась, молчала, убеждала себя, что придумывает лишнего. Ведь если бы между ними происходило что-то плохое, это бы уже заметили одноклассники! Но никто ни о чем не говорил. Поэтому, когда Тимур Никитич попросил ее остаться в классе, чтобы помочь ему разобрать тетради, она согласилась. Она в этот день была дежурной, он и других дежурных раньше просил! За окном еще было светло — только два часа дня. Асе почему-то казалось, что, когда за окном светло, ничего плохого не происходит.
А ему даром не нужна была помощь с тетрадками. Когда они остались наедине, он поцеловал ее. Вот так просто взял и поцеловал, на этот раз без разговоров, без осторожных прикосновений, призванных успокоить ее… По крайней мере, Ася считала, что прикосновение губ к губам стоит расценивать как поцелуй. Другое дело, что в книжках писали, будто поцелуй должен быть приятным, романтичным, возбуждающим. А она не чувствовала ничего, кроме самого контакта.
Ей стоило остановить его или ударить, однако она не смогла. Тело будто оцепенело, застыло, скованное коркой льда, не видной никому, но вполне реальной. Ася была напряжена до предела и все же неподвижна. Тимур Никитич принял это за знак согласия. Он поцеловал ее снова, прижал к себе, ему происходящее определенно нравилось. А Асе казалось, что она тонет в густой болотной грязи, сковывающей ее по рукам и ногам. Мысли в голове путались, бились, как птички, попавшие в силки.
Почему я молчу? Господи, почему я молчу, почему я ничего не делаю?! Кто-нибудь, спасите меня!
Но пока она мысленно умоляла о помощи, ее голос по-прежнему не подчинялся ей. Спустя несколько минут Асе хватило сил лишь на то, чтобы вырваться, подхватить свою сумку и выбежать и кабинета.
Она плакала всю дорогу домой. То есть как — плакала… Слезы сами катились из глаз, а она не обращала на них внимания. Ей нужно было как можно быстрее попасть в свою комнату, спрятаться ото всех, и все же… И все же она не могла не заметить, что, пока она шла по улице, никто к ней не подошел и никто ни о чем не спросил. Наверно, это потому что она толстая и страшная… Таких никто не любит. Она обречена со всем справляться сама.
Но ведь родители должны ее любить! Если рассказать им, они помогут… Мама придумает, как быть, она столько помогает другим, неужели оставит собственную дочь?
Однако когда Ася пришла домой, матери там не было. Да вообще никого не было: мама — на работе, Никита — в детском саду, папа — неизвестно где. Это лишь давало Асе возможность плакать навзрыд на всю квартиру. Слезы ее опустошили, отняли остаток энергии, и к вечеру ей уже ничего не хотелось. Да и потом, мама вернулась усталой и раздраженной, она кричала на кого-то по телефону… Скорее всего, на папу, который опять остался ночевать черт знает где. У всех в этом мире были свои проблемы — и все решали их сами. Так почему Ася должна стать исключением?
Тимур Никитич ходил по тонкому льду и прекрасно знал об этом. После первого поцелуя он не приближался к Асе, проверял ее реакцию. Но она так и не пожаловалась. Он решил, что с ее стороны это молчаливое позволение, согласие на все, чего ему хочется.
