Кроме них в салоне находилась только дама с седым «ёжиком» — она сидела позади, по левому борту. Даша приветливо ей улыбнулась и пожелала доброго вечера, чувствуя себя в какой-то мере хозяйкой самолёта: всё-таки представительница авиакомпании. Потянулась за ремнём. Свисающая голова Оленева мешала, загораживая пространство, и пришлось застёгивать на ощупь. Прислонившись грудью к массивному плечу, Даша защёлкнула ремень и воровато скользнула пальцами по бедру, обтянутому грубой джинсовой тканью. Она не рискнула тронуть там, где ей хотелось, но всё равно получила бешеное удовольствие от нескольких секунд запретной близости.
«Он гей!», — напомнила себе Даша. Вздохнула и откинулась на спинку.
Впереди их ждала ночь в общежитии морского порта, строящегося на Ямале ударными темпами. Завтра утром — подписание договора на авиаперевозки и сверка с Министерством обороны. А вечером, если всё пройдёт успешно, — обратный рейс домой. Сутки рядом с Оленевым, пусть даже пьяным и угрюмым, казались Даше если не романтическим приключением, то реальным шансом на установление дружеских отношений. Ей искренне хотелось с ним подружиться. Если нельзя быть любовниками, то почему бы не стать друзьями? Это тоже неплохо. Она жаждала быть с Оленевым любой ценой и в любом качестве — сейчас, сидя с ним бок о бок, колено к колену, Даша отчётливо это понимала.
Самолёт развернулся и замер на взлётной полосе: наверное, диспетчер попросил командира подождать. На телефон пришло сообщение: «Приятного полёта, целую!». В иллюминатор Даша видела стеклянную стену аэропорта и тени людей, наблюдавших за полосой. Диспетчерская вышка, где работал Эд, находилась ближе к середине ВПП и видна была только пилотам. Интересно, он сейчас на вышке? Неужели командир ждал разрешения на взлёт от Эда Усольцева?
И, словно подслушав её мысли, ожил динамик:
— Уважаемые пассажиры! Вас приветствует командир экипажа Усольцев Илья Михайлович. Наш самолёт…
Он начал перечислять данные о времени и высоте полёта, но Даша его не слушала. Она вспомнила, как Эд упоминал о переговорах с отцом. «Привет, сын, как дела?». Что ж, ей выпала возможность полетать со старым комэском, отцом её… приятеля. Называть Эда бойфрендом было ещё рано.
— Желаю приятного полёта! — Илья Михайлович отключился.
Двигатели взревели, и самолёт начал разгон. Дашу вдавило в кресло, под полом застучали стыки бетонных плит, мигнул свет. Вскоре нос приподнялся, секунды напряжённого ожидания, отрыв от земли — и стук прекратился. Когда пилоты убрали шасси, стало ещё тише. Стремительный набор высоты, уборка закрылков, перевод двигателей в номинальный режим — и неизбежная просадка, всегда ощущаемая как внезапное торможение в воздухе. Спина отлипла от кресла, и Даша посмотрела на Оленева. Тот даже не проснулся, только откинулся затылком на подголовник.
Алла отрегулировала свет, подошла к ним:
— Дарья, если что нужно, не стесняйтесь. Хотите, я подам ужин прямо сейчас? Есть рыба и курица.
— Спасибо, я не голодная, но я бы выпила того, что пил Матвей Иванович, — пошутила Даша, кивая на спящего соседа. — Может, тоже засну.
— Ой, он любит покрепче — коньяк или водку, — улыбнулась Алла. — Но вам я рекомендую «Шардоне» — вкусное, чилийское.
— Хорошо, давайте «Шардоне», — сказала Даша и поинтересовалась: — Вы с ним летали, да? С Оленевым.
— Когда была стажёром, пять лет назад. Сейчас вино принесу.
Бортпроводники возили туда-сюда тележки — сначала с напитками и бортпитанием, потом собирали грязную посуду. Алла трижды доливала вина в бокал и принесла бутерброды с сыром, хотя Даша и не просила. Вино ударило в голову сильнее, чем она ожидала: то ли сказался пустой желудок, то ли нервы, то ли усталость. Её правая рука от запястья до локтя была прижата к руке Оленева и за час нагрелась до критической температуры. Или даже больше. Даша могла бы отодвинуться, но ей не хотелось. Кончики пальцев покалывало от возбуждения. Она оглянулась: дама с «ёжиком» лежала в кресле с закрытыми глазами, свет в салоне был притушен, а занавеска в эконом-класс задёрнута.
Чувствуя, как к щекам приливает кровь, она накрыла ладонью руку Оленева. Не стоило этого делать, но искушение было слишком велико: голубоватая полутьма ложилась тенями на безмятежное лицо Оленева и делала всё вокруг призрачным и зыбким, словно во сне. Наслаждаясь собственной дерзостью, Даша погладила костяшки, спустилась вдоль длинных пальцев и не удержалась, переплела их со своими. Если это сон, пусть он не кончится никогда!
Даша не заметила, в какой момент Оленев открыл глаза. Секунду назад он крепко спал — и вдруг посмотрел на неё внимательным и трезвым взором. Просто посмотрел, не пытаясь вырвать руку или отодвинуться. Даша поспешно распутала их пальцы:
— Извините, я не хотела вас разбудить.
— А чего ты хотела? — хрипло спросил Оленев.
Она ощутила, как губы сами собой разъехались в ухмылке, наверняка очень пошлой. Она больше себя не контролировала.
— Ну, не знаю… Много чего, наверное… — проворковала она, подалась вперёд и приникла к его губам.
Оленев вздрогнул, но не отвернулся. Он словно выжидал, пока Даше надоест его целовать, и лишь плотнее сжимал рот. Его сухие горячие губы на вкус отдавали леденцами и были такими же твёрдыми. Самолёт ощутимо тряхнуло и, как вагончик на американских горках, с ускорением потащило вниз. Сердце Даши подпрыгнуло в горло, кровь застучала в висках, а в желудке защекотало от страха — воздушная яма оказалась воздушной пропастью, а поцелуй превратился в затяжное падение с небес, пугающее и сладкое до спазмов в животе. Когда сиденье ударило под попу, принимая вес тела, Даша оставила в покое жёсткие губы Оленева и развязно заявила:
— Не стоило так зажиматься, Матвей Иванович. Я женщина, а не ядовитая змея — мои поцелуи не отравленные.
— Да ты напилась, Комарова, — Оленев вытер губы тыльной стороной ладони. — Не делай так больше, это неправильно.
— Что неправильно? — Самолёт снова ухнул вниз, и Даша вцепилась в подлокотники. — Напиваться? Или целовать гея?
— Пусти меня, я должен сделать Аллочке выговор за спаивание кадров.
Он перешагнул через коленки Даши и ушёл в передний вестибюль. Даша тоже вскочила, но преследовать Оленева не решилась. И так опозорилась по полной, не стоило усугублять. Пошатываясь, словно она находилась на палубе морского, а не воздушного судна, Даша побрела в хвост. Лица пассажиров сменялись перед ней как картинки в калейдоскопе: девушка лет тридцати с накладными ресницами, заплаканный младенец с соской, бледный парень в очках. Дедуля в клетчатом пиджаке… Этот-то что забыл на Северном Полюсе?
В туалете Даша поправила одежду, побрызгала на себя водичкой и мокрыми руками пригладила растрепавшиеся волосы. Посмотрела в свои пьяные глаза, казавшиеся в синеватом свете шальными и бездонными, и спросила у отражения: «А тебе не кажется, что ему понравилось?».
Оленев долго не возвращался. Из переднего вестибюля доносились весёлые голоса, и Даша заглянула за шторку. Матвей Иванович, опираясь задом на корпус бортовой кухни, ел что-то из фольгированной касалетки и запивал томатным соком. Рядом с ним стоял рыжий и усатый КВС — Илья Михайлович Усольцев, догадалась Даша. Папа Эда и бывший муж Нины Петровны. Он пил кофе из картонного стаканчика. Густой кофейный аромат наполнял тесный закуток. Напротив мужчин пристроилась Алла и что-то оживлённо рассказывала. Из её причёски выбились прядки, а форменная блузка была расстёгнута на две лишних пуговицы. Что ж, паксы накормлены и уложены спать, почему бы не поболтать с начальством?
