Даша застонала от бессилия. Оленев всегда хорошо относился к Эдику — и тогда, когда тот восхищённо крутился около отцовских учеников, крутых двадцатилетних пилотов, и сейчас, когда он вырос и управлял воздушным движением. Придётся потратить время, прежде чем Оленев поверит, что Эдик Усольцев представляет потенциальную угрозу. По рации, в присутствии кучи сотрудников аэропорта, это нереально.
Единственный шанс… Сбив внезапно появившуюся на пути Лейлу со шваброй, Даша бросилась на улицу и побежала к пассажирскому терминалу. Женский голос опять что-то говорил, Даша уловила «заканчивается посадка». Она должна успеть! Она должна подняться на борт и лично предупредить Оленева об Эдике.
— Дайте мне посадочный талон на рейс в Воркуту, пожалуйста, — попросила она девушку за стойкой регистрации.
— Вы из Управления? — уточнила девушка. — Командировочное нужно.
— Чёрт! — не удержалась Даша. — А без него никак? Я не собираюсь никуда лететь, мне просто нужно поговорить с пилотом. Это займёт несколько минут.
— Нет, у нас сейчас всё строго. Хотите попасть на самолёт — предъявите документы. А иначе меня лишат премии.
— Хорошо, я выпишу командировочное и вернусь. Вы можете задержать вылет?
— Да, конечно. Только поторопитесь, никто долго ждать не будет.
Даша через сквер пронеслась обратно к офису и взлетела на третий этаж. Бланки командировочных у неё были, оставалось только подписать их у Нины Петровны и поставить печать.
Нина Петровна оторвалась от телефонного разговора, когда в её кабинет вломилась Даша.
— Пожалуйста, подпишите мне командировочное удостоверение! Я должна попасть на воркутинский рейс, который вылетает через десять минут.
— Даша, что происходит? — раздражённо спросила Нина Петровна. — Мне пришлось самой договариваться с Кольцово, чтобы наш самолёт заправили. Почему тебя нет на месте? Рабочий день в разгаре, какая ещё Воркута?
Даша глубоко вздохнула:
— Мне нужно срочно поговорить с Оленевым.
— Зачем? Он больше не занимается платежами. Если у тебя какой-то рабочий вопрос, обсуди его со мной.
— Это вопрос не по платежам, а… по авиационной безопасности, — нашлась Даша. — Я звонила ему, но телефон отключен.
Нина Петровна задумалась:
— По безопасности? Матвей летит с Ильёй, а тот обычно не отключает телефон перед полётом. А в чём у тебя проблема? Если что-то серьёзное, я позвоню Илье Михайловичу и передам твои слова.
Даша сникла. Придётся рассказать правду. Или хотя бы часть правды.
— Нина Петровна, мы расстались с Эдиком. В этот раз окончательно. Но я поступила очень некрасиво: во время ссоры сказала, что изменяла ему с Оленевым. Это неправда, я не изменяла, но мне хотелось уколоть Эдика побольнее. У меня были причины так поступить, но теперь я раскаиваюсь! Я не должна была нести всю эту чушь. Эдик очень расстроился, на нём просто лица не было. Я боюсь, что он что-то сделает.
Нина Петровна встала из-за стола и подошла к Даше. Уставилась на неё буравящим взглядом:
— Что именно?
— Попытается отомстить Оленеву.
— Как?
— Ну, Эдик диспетчер, у него много способов устроить неприятности пилоту.
— Ну например? — зло и требовательно допытывалась Нина Петровна. — Чего ты молчишь? Назови, какие неприятности мой сын может устроить Матвею?
— Я не знаю, — вынуждена была ответить Даша.
Она и правда не знала, чего конкретно испугалась. Её терзал иррациональный страх грядущей катастрофы, но никаких доказательств у неё не было. Только страшные предчувствия.
— Я приняла тебя как родную дочь, — тихо начала Нина Петровна, дрожа от негодования. — Предложила интересную работу, выбила комнату в общежитии, сделала своей правой рукой. Я носилась с тобой как дурень с писаной торбой, а взамен просила лишь одного — быть добрее к моему единственному сыну! Это что, такая непосильная задача? Он как-то обижал тебя или оскорблял? Не дарил цветов и подарков, не ухаживал за тобой, не носил на руках? Что плохого он тебе сделал?
— Ничего, — Даша едва не плакала. — Я благодарна ему за всё, что он для меня сделал. И вам тоже!
— Эти нелепые чудовищные подозрения — и есть твоя благодарность?! Ты думаешь, Эдик — псих, способный устроить катастрофу из ревности?
— Но…
— Девочка, ты слишком высокого о себе мнения! Да, мой сын по уши в тебя влюблён, но голову он не потерял. Это, скорее, ты потеряла голову на почве безответной и, я бы сказала, безответственной страсти к Матвею.
Это был чувствительный удар. Даша и не предполагала, что её интерес к Оленеву настолько очевиден.
— Но Эдик…
— Эдик никогда не причинит вреда Матвею, — отмахнулась Нина Петровна. — Он с детства его обожает! Тем более в самолёте находится отец Эдика. Нужно считать моего сына полным отморозком, чтобы предполагать, что он может навредить другу или отцу.
— Но один раз он уже сделал это! — воскликнула Даша. — Спровоцировал ЧП! Навредил Оленеву так, что тот до сих пор не может оправиться. Вы помните прерванный взлёт?
Нина Петровна уставилась на Дашу с выражением крайнего удивления, смешанного с омерзением. Даша продолжила, стараясь говорить спокойно и аргументированно:
— Я сегодня разговаривала с Федей Стародубцевым, и он рассказал мне правду. Перед полётом к нему подошёл Эдик и сказал, что в юности Матвей пытался его изнасиловать. А Федя же гомофоб — это всем известно! Он не выдержал, и во время взлёта ребята поссорились. Если Эдик один раз подставил Матвея, то где гарантия, что он не устроит что-то подобное на воркутинском рейсе?
— Что за бред? Федя что-то напутал. У Эдика не было мотивов для такого дикого поступка.
— Были!
— Какие?
— Помните, вы мне рассказывали, как Эдик влюбился в шестнадцать лет? Так вот, это была не женщина. Это был мужчина. Матвей Оленев.
— Нет, это уже чересчур…
Нина Петровна вернулась за стол и села в кресло. Скомкала командировочное удостоверение в тугой шарик и бросила в мусорное ведро.
— Мне жаль моего бедного сына, — сказала она, глядя в окно, — второй раз он влюбился в какую-то мразь. Чтобы к вечеру на моём столе лежало заявление об уходе. Ты меня поняла?
— Вы мне не верите? — сокрушённо спросила Даша.
— Я верю своему сыну. Когда ты зашла, мы разговаривали по телефону. Его смена закончилась пятнадцать минут назад, он едет на велосипеде домой.
— Хорошо, я вас поняла. Я вечером напишу заявление.
* * *
На негнущихся ногах Даша вышла из кабинета и сползла по стеночке. У неё не было сил куда-то бежать, о чём-то просить, чего-то добиваться. По щекам текли слёзы и капали на грудь, но Даше было всё равно.
