Я только шевельнулась, чтобы привести этот идеальный план в исполнение, как услышала негромкий хрипловатый голос:
— Ну, и чего испугались? Я вас не обижу, мне не с руки.
Прямо перед носом появились сухие лодыжки с узловатыми мускулами, прячущимися в шаровары. Я скосила взгляд вниз — у незнакомца были длинные пальцы на ногах, а ногти больше напоминали плоские когти, вытянутые и давно не стриженые. Сглотнув от страха, спросила:
— А вы кто?
— Вам лучше обращаться ко мне на «ты», достопочтенная ведьма.
Чего?
Я села, глядя на мужчину снизу вверх. Оказалось, что у него и борода имеется. «У тебя есть борода, я скажу тебе да»… И глаза необычные — ярко-синие в окружении веера ресниц. А вот лицо непонятное. Скулы высокие, а нос картошкой. Кожа бронзовая, а бородка с проседью. И усы — самые настоящие казацкие усищи!
— Хорошо, ты кто?
— Меня зовут Махмуд, — вежливо ответил мужчина. — Берёзкин.
Он протянул руку, и я оперлась на неё, поднимаясь. Махмуд Берёзкин? А вот сейчас действительно интересно. Что за чудо-юдо? Ещё и сущность видит! Достопочтенной назвал… Иерархия, мать её самку собаки за ногу! Это не фамильяр, они с ведьмами не на короткой ноге, но не лебезят перед существами. А кто у нас ниже фамильяров, но выше людей?
— Вы нечисть? — осторожно спросила, вынимая пальцы из руки Берёзкина. Он кивнул, а в глазах его мелькнула лукавая искорка. Нечисть, значит. Леший, что ли?
— Домовой, — предупреждая мои вопросы, вежливо сказал мужчина.
— Что-то вы… ты слишком высок для домового!
— Вы за водичкой? — он вынул из моих рук старое жестяное ведро и одним движение ладони отправил его в гущу деревьев к ручью. Счастливый… У него сила есть…
— Спасибо, — пробормотала я, а Берёзкин широким жестом пригласил меня следовать к дому:
— Как вы здесь оказались? Существа нечасто сюда заглядывают, в основном, люди…
— Не по своей воле, — вздохнула я. — А скажи, Берёзкин… Ты правда домовой? А то все они, которых я видела, как-то меньше ростом и вообще… Внешность у них другая.
Наш домовой был меньше табуретки, а подворный и того мельче! Был ещё и полуденник, и жена его, полуночница, банник тоже… Вся нечисть, которую я когда-либо знала, не вырастала выше колена! А этот — вымахал!
— Моя мама из джиннов, — ответил, словно нехотя, Берёзкин. — А папа был домовой. Они не жили вместе. А я с мамой так-то…
— Пояснил насчёт шароваров, — пробурчала.
— Но, собственно, мне никогда не нравилась жизнь в лампе. Вот, после папиной смерти я решил побывать на его родине. Мне тут приглянулось, остался. Живу вот.
— Ну ничего себе! Как они встретились-то?
— М-м-м, мама говорила… На каком-то международном семинаре по повышению квалификации.
— Берёзкин, вы в это верите?
Рассмеялась тихонько, а джинно-домовой пожал плечами, открывая тяжёлую дверь избушки:
— Сомневаться в маминых словах нет резона. А вот и вода.
Ведро влетело вслед за нами и само устроилось на полу возле печки. Как мило! Эх, а моя сила улетучилась безвозвратно… Но зато я нашла свою любовь и истинную пару! Только Валера не из тех, что соглашаются на матриархат, поэтому… Будущее наше под вопросом.
— Ещё чем-то вам помочь, достопочтенная ведьма? — с лёгким поклоном спросил Берёзкин. Я покачала головой:
— Я сама управлюсь. Садись, попей чайку.
— Негоже нам, домовым, с хозяевами за столом.
— Ой всё! Во-первых, тут больше никого нет, а во-вторых, будем считать, что сейчас ты джинн. Расскажи, что ты умеешь, кроме как управлять вёдрами с водой.
Я налила в большую щербатую кружку травяного чая и подвинула к Берёзкину. Тот, сомневаясь, заколебался, но всё же сел, взялся за ручку кружки. Пожал плечами:
— Джинны, живущие в лампах, исполняют желания. Но я свободен от лампы — откупился. Поэтому желания — это не ко мне. А так… Работал курьером одно время. Хорошая работа, много разных мест можно увидеть. Потом понял, что мне интереснее с животными. Здесь благодать — живности через край! Лечу потихоньку, за выводками слежу, охотников отвожу, ежели не в сезон стрелять собрались.
— Здорово, наверное, тут, — вздохнула я. — Но не для меня… Мы люди городские, хотя и работу по хозяйству знаю.
— Чего ж приехали сюда? За этим, как его… Дзеном?
— Рыжая! Это ещё кто такой?
Валера стоял у двери, как был — голый, измазанный кровью, с двумя тушками растрёпанных птиц в руках. И взгляд у него был совсем не приветливый.
— Простите, — Берёзкин встал, с достоинством поклонился оборотню. — Я здешний домовой.
— А точно не леший? — буркнул Валера, словно спрашивая меня взглядом — врёт или не врёт? Я кивнула, отпивая чай, потом налила ещё порцию в чашку с розочками и подвинула стул:
— Садись, я заварила горицвет и багульник.
— Звучит угрожающе.
— Не ворчи. Это восстановит твои силы.
Валера прищурился, хотел что-то сказать — даже рот раскрыл, но снова его закрыл и присел, бросив тушки Берёзкину:
— Раз ты домовой, займись делом!
Тот ловко поймал птичек и повертел их в руках, потом тихо сказал мне:
— Похоже, ваш друг не знает, как обращаться к домовым. Мне стоит его простить на первый раз? Или лучше проигнорировать?
— Прости его, Берёзкин, — усмехнулась я. — Будь добр, хозяин, помоги птицу ощипать.
Приподнявшись, поклонилась низко, и Берёзкин кивнул:
— Вот это совсем другое дело, достопочтенная ведьма.
Он унёс тушки за печку, и я снова удивилась — такой большой, высоченный, а скрылся в углу, как мышонок под метлой. Валера профейспалмил:
— Ничего себе! Может, ему ещё и ноги облобызать?
— Хозяин дома большую силу имеет. Задобришь — поможет, забудешь поблагодарить — такого наворочает, что век не разгребёшь!
— Какое счастье, что у нас нет домового!
Я выпрямилась. Точно. У Хортовых нет ни домового, ни кухонницы, ни дворового, ни бабки-нянюшки. Вот чего мне не хватало с первого дня пребывания в особняке! Этот маленький народец, служивая нечисть, очень сильно помогает в жизни, позволяя забывать о всяких мелочах вроде открытых окон в грозу или пыли под шкафом. А у барсов пусто. Никто не заботится, чтобы из картошки глазки выдернуть, цветочки протереть влажной тряпкой, муравьёв отогнать от лужайки…
— Великий Шабаш, как вы живёте без нечисти? Что сделали с домовым? Неужели прогнали или обидели? Если он ушёл… Неудивительно, что у вас все такие нервные!
— Домового всяк обидеть может, — раздался глухой голос из-за печки.
