Хезер настоящий мастер решения проблем: практичная, обладающая стратегическим мышлением, преодолевающая на первый взгляд неразрешимые семейные кризисы. Но сегодня ее магия уже не действует. С нее достаточно. Она представляет себя в роли древа изобилия из детской сказки, которую читала близнецам, когда они были маленькими. Она отдала так много жизненной энергии любимым людям, что теперь у нее ничего не осталось.
Поэтому Хезер, пятидесятипятилетняя учительница средней школы, прячется от своей семьи и ветхом домике на дереве на заднем дворе, прислонившись спиной к доскам, которые она когда-то выкрасила в лазоревый цвет. Она устроилась там, где ее нельзя увидеть или услышать из дома.
Хизер позволяет «этому», чему-то «темному и уродливому», что она не может назвать или объяснить, подняться изнутри и прорваться наружу некрасивыми рыданиями. Она плачет до тех пор, пока слюна и слезы не образуют влажное пятно на ее голубой футболке. В какой-то момент она начинает задремывать от усталости.
Звук голосов выводит ее из полубессознательного состояния.
Муж и дети ходят по двору и ищут Хезер. «Мама!» – окликает дочь. «Мама!» – кричит сын. «Хезер!» – зовет муж.
Она не отвечает. Не потому, что хочет спрятаться, а потому, что не хочет, чтобы дети видели ее в таком состоянии. Они не должны видеть ее такой, думает она.
Потом она слышит, как ее дочь Джейн поднимается по лестнице. Она просовывает голову в маленькую дверь домика.
– Мама? – говорит она. – Мама, что ты здесь делаешь? Ты в порядке? Где ты была? Мы повсюду ищем тебя! – А потом, глядя на ее лицо: – О, господи, мама, что случилось?
Несколько недель спустя Хезер сидит у меня на кухне и пьет зеленый овощной коктейль, который она принесла с собой. Я держу кружку с чаем «Эрл Грей». Мы познакомились через общих друзей, которых она навещала (они живут недалеко от моего дома) после того, как отвезла Джейн в колледж.
«В то ужасное утро, – вспоминает Хезер, – все началось вполне нормально». Она позанималась йогой и съела два тоста с рыбой. Потом покормила собаку и кошку, убрала продукты в холодильник и вышла подмести внутренний двор.
– Близнецы повсюду разбросали свои вещи. На дворе валялись кучи грязной одежды и всякое барахло, которое они собирались отвезти в колледж позже, – говорит Хезер. – Они оставили пакеты со снэками, рассыпанными по столу, со вчерашнего вечера. Думаю, мне просто нужно было отвлечься от этого.
Хезер очень устала. За день до этого Джейн в панике позвонила ей. Она заканчивала двухнедельную стажировку в Нью-Йорке и сообщила, что ей очень плохо. Девочка казалась сильно расстроенной: задыхалась, плакала и говорила почти бессвязно. Хезер сказала дочери, что приедет и заберет ее. Поездка занимала не более одного часа.
Бросить все дела ради того, чтобы помочь дочери, было не в новинку для Хезер.
– Даже в средней школе у Джейн случались ужасные приступы паники, – говорит Хезер. – Она принимала прозак, и мы делали все возможное, чтобы помогать ей. Когда ей было совсем тяжело и тревога становилась невыносимой, я гуляла с ней по спортплощадке рядом со школой и учила ее глубоко дышать, – воспоминает она. – В том возрасте у Джейн был еще и трудный характер, поэтому когда она не нуждалась в утешении, то иногда обрушивалась на меня с упреками и говорила, не переводя дыхания.
Хезер села на железнодорожный экспресс до Нью-Йорка и поехала за дочерью.
– Это был ее третий кризис за прошедшее лето, – говорит она. – Я знала, что ей нужно домой. Здесь она могла встретиться со своим лечащим врачом и психиатром. Но Джейн так беспокоилась о том, что случится, если она не закончит свою стажировку, что она паниковала всю дорогу до дома, – продолжает Хезер. – Я пыталась утешать ее и говорить нужные вещи. Но что бы я ни делала – подтверждала ли ее чувства или заверяла в том, что все будет в порядке, – она была в ярости на меня. И хотя я знаю, что она сердится на меня, потому что я единственный человек, на котором она может вымещать свои расстроенные чувства, это беспокоит меня. Я перевожу дух и отпускаю собственные чувства, поскольку понимаю, как ей плохо. В конце концов, я взрослый человек.
В то утро, когда Хезер подметала внутренний двор, пока дети спали, она посмотрела на домик на дереве, который построил ее муж Дэвид, когда близнецы были маленькими.
– Было холодновато для августовского утра, – вспоминает она. – Что-то носилось в воздухе, – возможно, предчувствие наступающей осени. Это вернуло меня к мыслям о тех днях, когда я приносила детям разные вкусности в домик на дереве, и как они целыми днями торчали там, воображая себя пиратами или читая библиотечные книжки. Я до сих пор помню, как приносила Джейн и ее подругам чай с булочками с корицей и оставляла все это на красной клетчатой скатерти. Тогда я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами.
У Хезер есть свои проблемы со здоровьем. Она страдает ревматоидным артритом, – аутоиммунным заболеванием, при котором иммунная система организма ошибочно атакует суставы и связки, вызывая боль и воспалительные процессы. Она уже пятнадцать лет борется с симптомами болезни.
– В основном болят кисти и плечи, которые едва поворачиваются, – говорит она. Недавно ей поставили диагноз «синдром Шегрена» – аутоиммунного заболевания, при котором иммунная система разрушает слюнные и слезные железы, что приводит к сухости во рту и пересыханию роговицы. Еще у нее определили остеоартрит – дегенеративное заболевание суставных хрящей и костных оболочек.
Кроме панических приступов Джейн, Хезер тревожится и за своего мужа Дэвида. Десять лет назад, когда он служил армейским врачом, он подорвался на самодельном взрывном устройстве в Афганистане. Он ехал на джипе и вылетел через ветровое стекло. Дэвид получил черепно-мозговую травму (ЧМТ) и теперь ходит с тростью, но по-прежнему страдает от посткоммоционного синдрома.
– Когда его отправили в Афганистан, дети спали вместе со мной, – вспоминает Хезер. – Это продолжалось два года. Я так боялась, что с ним может что-то случиться, что иногда мне казалось, будто я схожу с ума. А потом, после того взрыва, он вернулся домой. Я будила его по ночам только для того, чтобы сказать, как мне страшно за наше будущее.
Как и многие ветераны, Дэвид получал терапевтическую помощь и лекарства от государства. Но, как и многие жены ветеранов, Хезер взвалила не свои плечи все домашние дела и большую часть родительских обязанностей, пока Дэвид снова учился ходить и водить машину.
– Он замечательный муж и отец, – подчеркивает Хизер. – Очень терпеливый, умный и сострадательный. Но ему пришлось очень тяжело, и в какой-то момент мы тревожились, что ему придется жить в доме для ветеранов. Ведь в зависимости от его состояния и моего ревматоидного артрита по мере старения у меня может не хватить сил на заботу о нем. Например, когда нам исполнится семьдесят лет.
Все эти обстоятельства поднимали уровень тревоги Хезер год за годом.
– Даже в средней школе у меня был повышенный уровень тревожности, – говорит она. – Я помню, как долго смотрела на слова «нервный срыв» в словаре, когда мне было около четырнадцати лет.
