– Вдова купила баклажан… – неожиданно запел, а вернее,
во всё горло заорал лицедей.
Вдова купила баклажан,
Домой к обеду принесла,
Но занести над ним ножа
На кухне так и не смогла.
Тут надо, братцы, вам сказать,
Что муж молоденькой вдовы,
Пока ложился с ней в кровать,
Был полным мерином, увы…
Волкодав и Винитар переглянулись – и одновременно принялись
подпевать.
Жила она в большой тоске,
А схоронила муженька –
И славный овощ на доске
Не поднялась крошить рука.
Уж так он ладен и хорош,
Изогнут чуть, продолговат
И твёрд в руках, когда возьмёшь,
И цветом – форменный агат!
Людоеды, осторожно высунувшиеся из-за поворота ущелья, даже
ненадолго приостановились, вслушиваясь в странную песню обречённой “добычи” и силясь
что-то понять. Слова уже не имели для них смысла, но было ясно, что “дичь”
весьма далека от смятения и испуга. Это беспокоило. Однако потом погоня
двинулась дальше.
Не тощ, не вял, не жив едва,
А в самом теле и в поре!
Губами тянется вдова
К его ядрёной кожуре…
Горькие зелья себе проливая на платье,
Злобу ничтожных людей принимая без стона,
Старый волшебник трудился над неким заклятьем,
Тысячу лет посвятив разысканьям учёным.
Всем пренебрёг в этой жизни мудрец одинокий,
Дружбу забыл и любовь, отказался от славы,
Лишь бы почувствовать в жилах чудесные токи
И укрощённую формулу миру оставить.
Брошенный всеми, торил он дорогу во мраке,
До бесконечности пробовал так и иначе…
…И наконец начертил вожделенные знаки,
В день завершенья трудов ожидая удачи.
И… ничего! Перед ним – ни огня, ни движенья,
Ни очертаний в дыму благовонном и зыбком…
Вот и пришлось ощутить ему вкус пораженья.
Хуже: он понял, что вышла не просто ошибка.
Так и должно было быть! Он преследовал тени.
Больше себе не откажешь в признании честном:
Весь его путь вдохновенных трудов и лишений
Был обречённым полётом в бесплодную бездну.
Что же теперь? Понапрасну истрачены силы,
Целая жизнь, посвящённая тайне заклятья.
Сколько ещё отделяет его от могилы?..
Долго он плакал. А после… вернулся к занятьям.
Много ли, мало ли дней впереди остаётся,
Может быть, снова в тупик заведёт его опыт…
Разницы нет старику. Он над формулой бьётся
И под ретортой очаг потихонечку топит.
2. На ясный огонь
В эту ночь Хономеру так толком и не удалось вкусить отдыха.
Он мёрз и, словно по чьей-то злой воле, всё время видел очень скверные сны. Под
утро, однако, ему показалось, что ветер, свирепствовавший снаружи, начал
стихать.
Утро – понятие у каждого человека своё. Кто-то спит до обеда
и потом говорит “с добрым утром”, хотя другие поминают уже чуть ли не вечер,
кто-то, напротив, вскакивает с первым лучом и вообще не нуждается в длительном
сне. Хономер был как раз из этих последних. Кусочек неба между клапанами
палатки едва начал смутно сереть, когда Избранный Ученик решил прекратить
тщетные попытки согреться под одеялом. Вставай и трудись – вот лучшее средство!
Никогда прежде оно не подводило его.
И Хономер спустил руку с походной лежанки – узкой складной
кровати из твёрдого и лёгкого дерева, – думая нащупать рядом с собой на
полу кое-какие походные мелочи…
Заря ещё не давала сколько-нибудь заметного света, внутри
палатки было темно, словно у кита в брюхе, и поэтому первая мысль Хономера была
о светильничке.
Это был весьма особый светильничек. Подобные ему стоили
немалых денег и высоко ценились среди путешественников. Его называли
“самопалом”, за то, что он не требовал отдельного добывания огня. Простое
нажатие пальца проворачивало стальное колесико. Оно соприкасалось с кусочком
кремня и порождало густой рой искр, слетавших на пропитанный фитилёк. Ко всему
прочему, светильничек был не из глины и не из обжигающего руки металла, а из
прозрачного стекла замечательной варки. Оно не боялось ни огня, ни падений на
камни. Единственным недостатком “самопала” было, пожалуй, то, что заправлять
его следовало не маслом, а очень крепким вином, лучше даже извинью<Извинь –
безводный спирт, алкоголь, букв, “то, что получается из вина” (натурального,
брожёного) после перегонки. >, которая получается при перегонке. Это оттого,
что масло от искр вспыхивало не всякое и не всегда. Извинь в путешествии,
бывает, не всюду достанешь, – приходилось везти с собой некоторый запас,
да и пламенела она не привычным тепло-жёлтым огнём, а синеватым. Но велика ли
беда? Полезные свойства светильничка искупали его недостаток с лихвой.
Хономер купил дивное устройство за морем, в городе Галираде.
Галирад, столица достаточно дикой, по сравнению с той же Аррантиадой, державы,
за последние годы сделался знаменит такими вот ремесленными диковинами, при
виде коих мастера других стран только разводили руками: как же вышло, мол, что
я сам не додумался?..
Хономер приобрёл светильничек в последнее своё посещение
Галирада. Заинтересованные (и очень умелые) расспросы Избранного Ученика
вознаградили его лишь смутным упоминанием о каком-то премудром учителе,
посетившем Галирад лет этак семь тому назад.
“Сколько же всего изобрёл этот учитель? – недоверчиво
спросил Хономер. – Не многовато ли знаний для одного смертного человека?”
Стекловар Остей отряхнул руки о кожаный передник:
“Ему не понадобилось изобретать всё. Я услышал от него
только о колесике и кремне, а остальное додумал позже. И до горючего вина сам
дошёл. Учитель направил мою мысль и подтолкнул её, придав движение, и она стала
нащупывать дорогу дальше. Ты ведь жрец, почтенный, ты лучше меня должен знать,
как это бывает!”
Хономер при этих словах, помнится, немедля задумался, откуда
могла проистекать подобная изобретательность – от Близнецов или, наоборот,
оттуда, куда не достигал Их божественный свет… Но светильник купил.
Вот за какой вещицей, воистину удивительной и незаменимой в
дальнем пути, потянулся толком не проснувшийся Избранный Ученик, когда его
рука, опустившись лишь чуть ниже бортика раскладного деревянного ложа,
оказалась…
