— Ты мне в глаза смотри! — раздражённо восклицает она. — Ишь, глазки опустила! Кто подарил? Или коллективом скинулись?! Новым сотрудникам украшения за бешеные деньги дарят, да?!
— Нет. Мам, послушай…
— Я вот и слушаю. Жду твоего ответа. Это откуда?
— Мам… Мне правда подарили всё это…
— Это что за работа такая? Ты что, совсем стыд потеряла?! У меня дочь, что, проституткой стала, да?!
— Мам, я не проститутка! — вспыхиваю я.
— А кто? Ты отсутствовала несколько дней — где была?!
— Я же говорила — в командировке!
— И привезла оттуда вещей на мою зарплату за год?!
— Мне их Руслан подарил…
— Кто такой Руслан?!
— Мужчина…
— Я понимаю, что не женщина! Я тебя спрашиваю — кто он такой!
— Руководитель… Начальник мой…
— Ох-ре-неть, — говорит моя мама, садясь на стул. — Приехали.
— Мам, — стараюсь говорить спокойно я. — Ты просто неправильно понимаешь…
— Я всё правильно понимаю, — перебивает меня мама. — У меня дочка решила быстро карьеру сделать. Известным местом.
— Да нет же, мам!
— Рот закрой свой сейчас. И, послушай, что я скажу. Я вот этими вот руками, — она трясёт ладонями перед собой, — вас троих тянула одна. Работала на совесть. Меня уважает весь коллектив. Никаких нареканий. А ты… Только из института выпорхнула, на одном месте не задержалась, а на втором — сразу стала… Я даже не знаю, как это назвать. А я ещё гордилась тобой. Думала, у меня дочка старается стать взрослым и ответственным человеком. Надеждой моей на спокойную старость. А оно вон, как всё оказалось… Цветы, бирюльки дорогие, бельё нижнее… Ты думаешь, я не знаю, кому мужчины трусы с лифчиками дарят?
— Мам, мы встречаемся…
— Чего-о? "Встречаетесь" вы?
— Да, мам, представь себе.
Она встаёт. Подходит ко мне.
— Ты с ним спала? В глаза мне смотри. Ишь, потупилась! Спала или нет?!
— Мам, я взрослый человек, — стараясь не расплакаться из-за этого напора и давления, говорю я. — Я имею право на личную жизнь.
— Тебе в этом праве никто не отказывает. Только вот понимание того, что моя дочь решила стать шлюхой — мне лично, как ножом по сердцу.
— Мам, я не шлюха… Ну, что ты такое говоришь?
У меня губы дрожат. Едва не плачу.
— Ты сколько с ним знакома?
— Немного…
— Сколько, я тебя спрашиваю?!
— Неделю…
— Неделю! В командировку с ним ездила?!
— Да…
— Спала там с ним?
— Мам, перестань…
— Ты спала там с ним или нет?!
Ничего не говорю. Смотрю под ноги. Слёзы катятся по щекам.
— Ясно, — заключает мама. — Значит так. В глаза мне смотри!
Заставляю себя посмотреть на неё.
— Завтра же, — приказывает мама, — поедешь вернёшь ему все эти шмотки. Включая то платье, которое на тебе. И все эти бирюльки. И обувь. Всё. С трусами вместе! И увольняешься с этой работы. Устраиваешься на нормальную. Где руками и головой работают. А не… — она явно хочет сказать матом, но сдерживается и только поджимает губы. — Ты поняла меня, нет?!
— Мам, это подарки. Подарки, — я уже откровенно плачу, — подарки, понимаешь?
— Понимаю. Получше тебя понимаю. Что это за "подарки"! Позор…
И стремительно выходит из комнаты.
После этого разговора, мама наливает себе на кухне чаю и уходит в свою комнату смотреть телевизор. Она даже не предлагает мне ужин. А на все мои попытки что-либо объяснить, жестом останавливает меня и говорит, чтобы я не мешала ей смотреть сериал, а потом передачу. В общем, даёт понять, что общаться со мной не желает.
Позже мы все ложимся спать и яслышу, как Олька вздыхает в темноте, лёжа на своей кровати.
— Наташ? — тихонько зовёт она меня.
Я лежу спиной к ней, повернувшись лицом к стене.
— Что? — повернув голову, спрашиваю я.
— Ты всё это отдашь?
Кусаю губу. Слёзы текут из глаз, задерживаются в уголке. Вытираю пальцами, вздыхаю.
— Я не знаю.
— Он же обидится, если отдашь… Да и жалко, да?
— Да…
— А у вас всё по-серьёзному?
Сглатываю слёзы.
— Я не знаю…
— А ты правда с ним спала?
— А как ты думаешь, если мы ночевали в одном номере?
Молчим. Слышу, как она только тихонько ворочается. Обиделась, что ли?
— А тебе понравилось? — доносится до меня её робкий вопрос.
Понравилось? Да я в космос летала… С ума сходила от удовольствия…
— Спи, Оль.
— Ну, скажи…
— Понравилось.
— А вы этим сколько раз занимались?
— Много, Оль.
— Везука тебе…
Да уж. Везука.
— Ты влюбилась, что ли, в кого-то? — повернувшись на другой бок, спрашиваю я.
Молчит. Слышу её дыхание в тишине.
— Что, влюбилась? — заинтересовываюсь я.
— Да. Ты только маме не говори. Он футбольный хулиган. Она точно не одобрит.
— Стопудов не одобрит, Оль. А к тебе он как относится?
— Он не знает ещё… Я не говорила.
— Оль, если он злой или агрессивный, не надо с ним встречаться.
— Он хороший. И очень классный. Знаешь, какие у него глаза?
— Какие? — сквозь слёзы улыбаюсь я.
— Ярко-зелёные, — шепчет она. — Как у кота.
— Прикольно, — шепчу я в ответ. — Только стрёмно за тебя немножко…
— Да нет, он правда хороший. Собаку свою очень любит. Немецкую овчарку. Вот была бы у нас собака, мы бы с ним вместе выгуливали. Он неподалёку живёт. Сейчас даже ближе, чем когда мы жили на той квартире.
До нос доносится шуршание приближающихся шагов, и мы обе тут же умолкаем и притворяемся спящими.
Мама тихонько открывает дверь и прислушивается. Затем закрывает. Слышатся её тихие шаги, а затем поскрипывание кровати — она снова легла. Видимо, ей тоже не спится.
— Всё, Ольк, спи, — шепчу я. — Добрых снов.
— И тебе.
В отличие от вскоре засопевшей Ольки, я ещё долго не могу заснуть. Мама даже не представляет перед каким выбором поставила меня. Я ведь знаю, что она не просто разозлилась, а действительно не будет со мной нормально общаться, если я не верну эти вещи Руслану. А он их обратно совершенно точно не примет. Что же их теперь выкидывать, что ли?
