– Он не трус. Просто ему тяжело, он ведь один там. Мне легче, у меня есть вы. Надо было Степу сюда везти. Эх, мне за ним лететь следовало! – Вероника замолчала. Добавила тихо: – Ерунду говорю. Куда там мне лететь, еле хожу.
Она сразу сникла. Помолчала, разглядывая сложенные в замок пальцы. Затем взяла лежащий на журнальном столике томик, начала листать.
А Елена подошла к окну. Синоптики не ошиблись, с утра начало штормить. Волны бились о скалы, рассыпались фейерверками белых брызг, набрасывались на пляж, будто пытались проглотить его. Она повернулась к подруге:
– А ты чем вчера занималась весь день?
– Читала, думала… Звонила родителям. Они волнуются, спрашивали, скоро ли я приеду. – Вероника грустно улыбнулась: – Я сказала, что дня три-четыре побуду здесь. Врать не хочется, и правду сказать не могу. Поэтому так и ответила – дня три-четыре. Потом… меня не будет, я чувствую, что ухожу. Как вода сквозь песок…
Голос ее задрожал, и она оборвала фразу. Заставила себя улыбнуться, продолжила:
– А еще я разговаривала с Мышонком. Слава богу, она забыла, что видела той ночью. Ждет, когда мама вернется.
От слов этих и особенно от улыбки у Елены комок встал поперек горла. Если б Вероника еще что-то сказала о дочери, не выдержала бы, разревелась. Но та наконец нашла нужную страничку:
– Лен, послушай какая прелесть:
Обманите меня… но совсем, навсегда…
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум…
Здорово, правда? Это Волошин, крымский поэт девятнадцатого века. Или двадцатого? Не помню. Я раньше много читала. До того как…
«…как встретила меня и начала подстраиваться под мои вкусы и привычки, – мысленно закончила за подругу Елена. – А я, дрянь такая, пользовалась тобой. Это ж так льстило самолюбию, что в меня не только парни, но и девчонки влюбляются!»
Естественно, Вероника сказала по-другому. Коротко и нейтрально:
– …поступила в академию.
За окном ветер срывал с волн пригоршни пены. Елене захотелось немедленно подставить лицо под его соленую свежесть, охладить горевшие щеки.
– Ника, пошли на берег!
– На берег? – удивилась такому предложению Пристинская. – Но там же шторм?
– А мы не купаться. Только посидим на камешках.
Волны перекатывали через пляж, доставая порой до нижней ступеньки лестницы. И лишь справа, под самым обрывом, сохранилась узкая полоса сухой гальки. Туда они и пробрались, разувшись предусмотрительно на террасе. Елена плюхнулась на гальку, прислонилась спиной к валуну, вытянула ноги, позволяя пене лизать пятки. Вероника опустилась рядом на корточки, зачерпнула рукой разноцветные камешки.
– Лена, я вчера и позавчера думала… Ты можешь мне ответить на один вопрос? Но только честно?
– Какой вопрос?
– Пообещай, что скажешь правду.
– Ну, обещаю.
– Там, в кратере, когда вы нас нашли… Ты же видела меня, правда? Меня мертвую, да?
Противный комок снова встал поперек горла. Елене хотелось энергично замотать головой, возмутиться, мол: «Что ты глупости выдумываешь?!» Но ведь пообещала. Она с трудом выдавила из пересохшего горла:
– Да.
Пристинская несколько минут молчала. Затем кивнула.
– Значит, я умерла. Я ведь помню, как умирала. А сейчас – это не настоящая жизнь. Я ходячий труп, зомби, как в старинных ужастиках. Противно, наверное, когда рядом с тобой мертвец сидит, да?
– Что ты такое говоришь?! – Коцюба обняла подругу за плечи. Та попыталась отстраниться, но Елена не позволила, крепче прижала к себе. – Я всегда буду рядом с тобой, слышишь? Что бы ни случилось!
Вероника подняла на нее глаза. В их глубине светилась маленькая искорка надежды.
– Правда?
– Конечно, правда!
– Смотри, что я нашла.
Она протянула руку, разжала кулак. На маленькой, почти детской ладошке ее лежал камешек с дырочкой посередине.
– Что это? – не поняла Елена.
– Куриный бог. Он приносит счастье тому, кто его найдет. Может, и мне принесет, и все снова будет хорошо? Нет, уже хорошо! Я не знаю, кто и зачем меня оживил, но я им благодарна. Я еще раз увидела Землю, голубое небо, деревья, море, Мышонка, родителей… и тебя. Теперь я готова. Правда, Лена, ты не переживай за меня. Я не боюсь, я готова умереть насовсем.
Комок не помещался в горле. Он стал таким огромным, что звенело в ушах и перед глазами все расплывалось. Елена поняла, что еще немного, и она не выдержит, слезы фонтаном из глаз брызнут. Вскочила, отвернулась, уперлась рукой в скалу, стараясь загнать комок назад, вглубь… И тут услышала слабый вскрик боли за спиной, шорох валящегося на гравий тела. Быстро обернулась.
Вероника лежала, скорчившись, на боку, поджав руки и ноги. Лежала неподвижно. Потом резко выпрямилась, опрокинулась на спину, дернулась. Обмякла. Елена бросилась к ней, приподняла голову:
– Ника! Что с тобой?
Глаза Вероники закатились под веки, дыхания не было. Елена чувствовала, как тело в ее руках холодеет с каждой секундой. Схватила за запястье, прижала пальцами: пульса не было.
– Ника! Ника, не надо! Не уходи!
Сначала осторожно, а затем что было силы она принялась трясти подругу. И с ужасом увидела, как сквозь побледневшую кожу проступают кроваво-алые пятна. Тогда она подхватила податливое, будто тряпичная кукла, тело, взвалила на плечо, поволокла в дом. Слезы горячими струями хлынули по щекам.
Медведева вернулась минут через двадцать. Нигде не задерживаясь, влетела в розовую спальню, будто чувствовала, что случилось в доме за время ее отсутствия. Влетела и остановилась на пороге. Взгляд ее метался с усыпанного пустыми ампулами пола на лежащее поверх покрывала тело. Неподвижное, неестественно красное, едва заметно фосфоресцирующее. Затем она посмотрела на сидящую рядом с кроватью Елену, спросила:
– Как это случилось?
Коцюба смахнула кулаком застилающие глаза слезы.
– Мы были на пляже, разговаривали, и вдруг она закричала, упала на спину… и началось это. Я не смогла ее привести в сознание! Давала нашатырь, но она же не дышит! И сердце остановилось. Что теперь делать?!
– Не знаю, Лена. – Медведева опустилась в кресло. – Давай подождем. Может быть, Вероника очнется.
– Очнется?! Что ты говоришь?! Она же умерла, навсегда!
– Мы пока не знаем, что означает «умерла» для нее. Возможно, это какая-то новая фаза?
– Ты!.. – Елена вскочила, бросилась к ней, сжав кулаки. – Ты! Как ты можешь?!
Медведева не отвечала. Просто смотрела. И комок в горле Елены вновь взорвался рыданиями.
