Если для некоторых детей Трампов ложь была образом жизни, то для старшего сына Фреда она была средством защиты – не просто способом уйти от отцовского неодобрения или избежать наказания, как это было у других, но путем к выживанию. Мэриэнн, к примеру, никогда против отца не шла, возможно, из страха обычного наказания в виде домашнего ареста. Для Дональда вранье было в первую очередь одним из видов самовосхваления, призванного убедить окружающих в том, что он лучше, чем есть на самом деле. Для Фредди последствия противостояния отцу были намного более существенными, так что ложь стала его единственной защитой от попыток отца подавить его природное чувство юмора, тягу к приключениям и чувствительность.
Идеи Пила о комплексе неполноценности способствовали формированию у Фреда резких оценочных суждений в отношении Фредди, одновременно позволяя ему избегать брать на себя ответственность за детей. Слабость была, пожалуй, самым страшным грехом, и Фред беспокоился, что Фредди больше похож на его собственного брата, Джона, профессора Массачусетского технологического института: мягкого и, хотя и не лишенного амбиций, однако интересовавшегося такими, с точки зрения Фреда, экзотическими и второстепенными вещами, как инженерное дело и физика. Подобная мягкость в его сыне была бы совершенно недопустима, и ко времени переезда семьи в Дом Фред был уже твердо намерен взяться за него всерьез. Но, как и большинство людей, которые не обращают внимания, куда идут, он перестарался.
«Это глупо», – говорил Фред каждый раз, когда Фредди выражал желание завести щенка или кого-нибудь разыгрывал. «Зачем бы тебе это?» – произносил он с таким презрением в голосе, что Фредди вздрагивал, но это лишь еще больше раздражало Фреда. Фред ненавидел, когда его старший сын допускал промахи или оказывался не в состоянии уловить то, что от него требуется. Но еще больше его бесило то, что, получив выговор, Фредди принимался извиняться. «Папочка, прости», – передразнивал его Фред. Фред хотел, чтобы его старший сын был, как он выражался, «забойщиком» (с какой стати, непонятно – сбор арендной платы на Кони-Айленд в 1950-е годы не был уж слишком рискованным видом деятельности), но тот по своему темпераменту был абсолютно не таким.
Быть забойщиком в действительности означало быть неуязвимым. Хотя казалось, что Фред не испытывал никаких чувств по поводу смерти своего отца, ее внезапность застигла его врасплох и вывела из равновесия. Много лет спустя, рассказывая об этом событии, он сказал: «А потом он умер. Раз, и нет его. Я не мог в это поверить. Не то чтобы я был расстроен. Не так, как это обычно происходит с детьми. Но я огорчался, глядя на то, что моя мать плачет и выглядит печальной. Мне было плохо именно от того, что я видел ее такой, а не от моих чувств по поводу случившегося».
Другими словами, потеря сделала его уязвимым, но причиной этого стали не его собственные переживания, но страдания матери, которые он, скорее всего, воспринимал как обузу, особенно потому, что сам их не разделял. Ситуация, в которой он оказался, должно быть, воспринималась им очень болезненно. Он перестал быть центром вселенной, и это было неприемлемо. В дальнейшем он отказывался признавать или чувствовать утрату. (Я никогда не слышала, чтобы он или кто-либо еще в моей семье говорил о моем прадедушке.) С позиции Фреда, можно было спокойно жить дальше, ведь ничего особенно важного он и не потерял.
Разделяя идеи Нормана Винсента Пила относительно человеческих недостатков, Фред не смог постичь того, что, высмеивая и критикуя Фредди, он создает ситуацию, при которой низкая самооценка становится практически неизбежной. Фред одновременно говорил своему сыну, что тот должен иметь безоговорочный успех и что он никогда его не сможет добиться. Так что Фредди существовал в системе, состоящей только из одних наказаний без каких-либо поощрений. Другие дети, в первую очередь Дональд, не могли этого не замечать.
Для Дональда ситуация была несколько иной. При разнице в возрасте в семь с половиной лет у него было достаточно времени, чтобы извлечь урок, наблюдая, как Фред унижает его старшего брата, а Фредди стыдится. И научился он, попросту говоря, тому, что быть таким, как Фредди, плохо: Фред не уважал своего старшего сына, ну и Дональд не уважал его тоже. Фред считал Фредди слабаком, стало быть, так же думал и Дональд. Пройдет еще много времени, прежде чем оба брата сообразуются с этой правдой, но совершенно по-разному.
Всегда сложно разобраться в том, что происходит в семье, – возможно, тяжелее всего это сделать тем людям, которые ее составляют. Ребенку практически невозможно поверить, что родитель хочет причинить ему вред, невзирая на то, как этот родитель к нему относится. Фредди было проще думать, что отец действует исключительно в его интересах и что проблема именно в нем самом. Иными словами, защищать свою любовь к отцу для него было важнее, чем защищать себя от жестокого обращения отца. Дональд же воспринимал то, как отец обращается с его братом, буквально: «Папа не старается обидеть Фредди. Он всего лишь хочет научить нас быть настоящими мужчинами. А у Фредди не получается».
Жестокость может быть тихой и скрытой от глаз так же часто (если даже не чаще), как бывает яростной и неистовой. Насколько мне известно, мой дед физического насилия не применял, да и особенно злым человеком не был. Это ему и не нужно было; он рассчитывал получать то, что хочет, и почти всегда этого добивался. Его выводило из себя не то, что у него не получается исправить старшего сына, а тот факт, что Фредди просто не был таким, как он хотел. Фред разрушал личность своего старшего сына, обесценивая и принижая каждый ее аспект до тех пор, пока от нее не остались лишь самобичевание и отчаянная потребность угодить мужчине, который его презирал.
Дональду удалось избежать подобной участи только потому, что его характер соответствовал целям отца. Социопаты обычно привлекают на свою сторону других людей и используют их в собственных целях – безжалостно и деловито, не допуская инакомыслия или сопротивления. Фред и Дональда уничтожил тоже, хотя и не подавлял его как Фредди; вместо этого он ограничил ему возможности для развития и не давал испытывать весь спектр человеческих эмоций, многие из которых считал ненужными. Так Фред извратил мироощущение сына. Его способность быть самим собой, а не воплощением честолюбивых замыслов отца, серьезно пострадала. Последствия этого ущерба стали очевиднее, когда Дональд пошел в школу. Никто из его родителей не помогал ему разобраться в своем мировосприятии, что выразилось в его неспособности ладить с окружающими и навсегда осталось непреодолимым препятствием между ним и его братьями и сестрами. Это также существенно затруднило (или даже сделало невозможным) считывание им социальных сигналов – проблема, с которой он сталкивается и по сей день.
В идеале правила, установленные в семье, отражают правила общества, так что, когда дети выходят в мир, они в целом знают, как себя вести. Когда ребенок идет в школу, предполагается, что он знает, что нельзя брать чужие игрушки, а также бить или задирать других детей. Дональд ничего из этого не понимал, потому что правила Дома – по крайней мере, для мальчиков – быть жестким любой ценой; ложь позволительна; признание собственной неправоты или извинения – проявление слабости – вступали в противоречие с порядками, с которыми он столкнулся в школе. Легко читались основополагающие установки Фреда относительно того, как работает этот мир: в жизни может быть только один победитель, а все остальные являются проигравшими (представление, которое, по сути, исключало способность делиться). На примере Фредди Дональд убедился, что несоблюдение отцовских правил наказывается жестоким, часто публичным унижением, так что продолжал их придерживаться и за пределами семейного круга. Неудивительно, что его представление о том, что «хорошо» и что «плохо», расходилось с тем, что обычно усваивается еще в детсадовском возрасте.
