Войтыла, впрочем, отнюдь не проявлял желания спокойно дождаться смерти. Даже в таком состоянии он продолжал трудиться: успел дважды встретиться с патриархом Варфоломеем, вернуть на берега Босфора похищенные некогда из Константинополя реликвии Григория Назианзина и Иоанна Златоуста, отправить в Москву кардинала Каспера с иконой казанской Богоматери, причислить к лику блаженных пять человек (среди них — кайзера Карла Габсбурга) и канонизировать еще шестерых, в том числе Джанну Беретту Моллу — символ неприятия абортов. Наконец, в октябре 2004 года Иоанн Павел II подписал апостольское послание «Manie nobiscum Domine» («Останься с нами, Господи») в честь объявленного им Года евхаристии и связался по телемосту с евхаристическим конгрессом в Гвадалахаре. И при всем этом он еще умудрялся служить мессы и обращаться к пастве с традиционным посланием «Городу и миру».
Мало того, на пороге смерти римский папа успел выпустить целых две книги! Первая, названная «Встаньте, пойдем», вышла 18 мая 2004 года. Заголовок был вдохновлен словами из Евангелия от Марка (Мк 14: 42). «Не сводя глаз с Христа, укрепленные надеждой, которая не может подвести, мы шагаем дорогами нового тысячелетия: „Встаньте, пойдем!“» — писал Войтыла
[1459]. Обильно пересыпая текст ссылками на Священное Писание и соборные документы, римский папа рассуждал в ней о епископском служении на примере собственного жизненного пути. Поскольку время его епископства выпало на период ПНР, Войтыла то и дело вспоминал о разного рода ограничениях, которым подвергалась церковь в социалистической Польше. Пожалуй, это был самый антикоммунистический на тот момент текст Иоанна Павла II из всех: если раньше он главным образом критиковал марксизм как идеологию, то здесь уже обрушивался на ПОРП. Коммунистам досталось за все, даже за Деда Мороза как соперника святого Николая. Концовка книги, однако, выдержана на высокой ноте: понтифик вспоминает в ней свое паломничество на Святую землю в 2000 году и вновь воздает хвалу Аврааму и Богу-Отцу, заодно цитируя собственные стихотворения — «Станислав» и «Римский триптих».
Критики сдержанно отозвались о книге, пеняя на слабую редактуру. Она и впрямь, как подметил Вейгел, смахивала на старческие байки
[1460]. К тому же получилась слишком полоноцентрична: реалии Польши заслоняют в книге все, лишая текст универсального характера. Тем, кто не знаком с жизнью в ПНР, читать ее попросту скучно. Тем не менее Войтыла оставил в тексте немало любопытных воспоминаний о своих епископских буднях, продемонстрировав при этом недюжинную память: на закате жизни перечислил не только имена рукоположенных с ним в один день ксендзов, но даже вспомнил, кто именно возглавлял его байдарочный сплав в 1958 году.
Вторая книга увидела свет 7 февраля 2005 года. Она называлась «Память и идентичность» и представляла собой дополненные римским папой записи его ответов на вопросы ксендза Тишнера, заданные летом 1993 года в Кастель-Гандольфо. Собеседники рассуждали о трагическом опыте XX века и перспективах Европы. Эта книга получилась еще более радикальной: теперь уже Войтыла и его собеседник без обиняков ставили знак равенства между коммунизмом и нацизмом как идеологиями зла, целящими в христианство.
Досталось и современной демократии, которая, по словам Войтылы, в некотором роде продолжила линию на истребление нежелательных элементов, когда легализовала аборты. «Хватает и других форм нарушения Божественного закона, — продолжал Иоанн Павел II. — Например, требование Европарламента признать гомосексуальные союзы другой разновидностью семьи с правом усыновления. Можно и даже нужно спросить, не действует ли здесь очередная „идеология зла“, в определенном смысле более скрытая и глубокая, но пытающаяся использовать права человека против самого человека и семьи?»
[1461]
В книге первосвященник то и дело обращался к истории — как священной, так и культурно-политической, отдельно затронув историю Польши. Здесь как нигде обнажился романтически односторонний подход Войтылы к прошлому. Великий раскол он в согласии в католической традицией поименовал «восточной схизмой», битву при Легнице 1241 года провозгласил местом, где было остановлено монголо-татарское нашествие (игнорируя факт, что монголы там победили
[1462]), Брестскую унию — проявлением способности к компромиссу, которая спасла Речь Посполитую от религиозных войн (ни словом не помянув, например, роль религии в казацких восстаниях), а оборону Ясной Гуры в 1655 году и вовсе назвал «историческим чудом» (хотя ее значение раздуто позднейшими писателями, создавшими патриотический миф). На страницах книги Иоанн Павел II нарисовал тот идеальный образ «сарматской» Польши, которым грезил еще в юности. Ее падение в конце XVIII века, по мнению римского папы, означало не просто уничтожение страны, но и поругание национальных ценностей — терпимости и свободы. Крайне резко прошелся он и по социалистическому периоду, старательно перечислив все бедствия, которые причинили коммунисты его народу. Это, пожалуй, единственное такое высказывание понтифика, где он позволил себе столь однозначные политические декларации
[1463].
Невзирая на столь однобокие патриотические рассуждения, римский папа провел грань между патриотизмом и национализмом. «Национализм отличается тем, что признает лишь благо собственного народа и к одному ему стремится, не считаясь с правами других. Патриотизм же, будучи любовью к отчизне, признает за другими народами такие же права, как за собственным, а потому является путем к упорядоченной общественной любви»
[1464]. И действительно, всей своей жизнью понтифик показал, что это — не просто слова. Как ни тосковал он по старой доброй «сарматской» Польше, жесты в сторону восточных соседей, а также евреев не позволяют отнести его к польским националистам.
* * *
В 2004 году католики и православные отмечали Пасху в один день, словно Бог напоследок решил утешить Войтылу, так и не достигшего единства церквей.
Да будут действия национальных и международных органов
содействовать превозмоганию нынешних трудностей,
и облегчат построение более упорядоченного мира, —
