— Вы не верите в его виновность?
— Не верю, — Родионов ответил сразу и достаточно твердо.
— Когда мы поедем в тюрьму? Вы сможете мне выписать пропуск?
Родионов переглянулся с хозяином квартиры. Оба старых
профессионала улыбались. Они были убеждены в согласии Дронго, зная его
характер.
Через два часа Дронго уже сидел в Лефортовской тюрьме, в
комнате, предназначенной для свиданий с заключенными, и внимательно читал
приговор городского суда. Рядом с ним за столом расположился Родионов. Напротив
сидел, опустив голову, Роман Назаров. Он был плохо выбрит, одежда сидела на нем
как-то мешковато. Но самым печальным фактором, сразу отмеченным Дронго, были
глаза заключенного. В них не было привычного вопроса или чувства протеста. В
них явно просматривалось безразличие, а это было хуже всего. Парень был не
просто разочарован всей машиной судопроизводства, внезапно свалившейся ему на
голову.
Он был сломлен.
Дронго не любил общаться с заключенными. И тем более в такой
непривычной обстановке и с человеком, обвиняемым в убийстве.
Но, как и Родионов, он почти сразу каким-то шестым чувством
профессионала почувствовал, что сидевший перед ним парень не мог совершить
подобного хладнокровного убийства.
Но от этого было еще обиднее. Уверенность обоих
профессионалов, даже основанная на их подсознании и чувствах, еще не являлась
строгим юридическим доказательством, и нужно было искать факты в защиту
осужденного.
Сложнее всего было получить пропуск для встречи с уже
осужденным Романом Назаровым, и Родионову пришлось приложить максимум усилий,
чтобы провести Дронго в тюрьму.
Закончив читать приговор, Дронго медленно закрыл папку,
отодвинул ее от себя и лишь затем приступил к беседе.
Он понимал, как нелегко будет вспоминать уже осужденному все
подробности того трагического дня. Он сознавал, что парень, и так раздавленный
свалившимися на него трагическими обстоятельствами, может упустить ряд
подробностей и забыть важные детали. Но от этого разговора в конечном итоге
зависели судьба и жизнь Романа Назарова.
И поэтому он должен был еще растерзать несчастного парня,
донимая его своими вопросами.
— Давай рассказывай мне все по порядку, — предложил Дронго,
— но только внимательно, стараясь ничего не упустить.
— Я уже рассказывал все много раз, — вздохнул Назаров.
— Ничего, расскажешь еще раз, — вмешался Родионов, — и не
спорь, не спорь. Это мы делаем для тебя. Поэтому я попросил своего товарища
приехать сюда в тюрьму. Думаешь, легко было выбить и для него пропуск?
Назаров молчал. «Наверно, у него плохая бритва, — вдруг
подумал Дронго, — сильно скребет по коже, вызывая раздражение. Нужно будет
попросить Родионова, чтобы принес парню новую бритву или купил бы ему новые
лезвия».
— Его никто не мог убить, — немного заученно произнес
Назаров, — наверно, он застрелился сам.
— А где пистолет? — нетерпеливо перебил заключенного
Родионов, — ты нам глупости не говори. Все, что мог нагородить, уже сказал на
суде. Никто не мог его убить, — передразнил он Назарова, — вот так говоришь,
поэтому тебе и дают такой срок.
Назаров опустил голову. Перспектива провести пятнадцать лет
в лагерях сильно пугала его. В тюрьме он уже успел насмотреться всякого и
теперь с ужасом ждал, что будет в колонии, где нравы были куда более «вольные».
— Давай начнем с самого начала, — предложил Дронго. — Ты
пришел на работу утром, верно?
— Да, — кивнул парень, — раньше всех.
— Ты видел, как Воробьев прошел в свой кабинет? Ты сам это
видел?
— Да, — парень удивился. — Вы думаете, его убили еще до
моего прихода?
Но этого не может быть. Я же говорил…
— Я просмотрел твои показания, — кивнул Дронго, — но ты
постарайся точно отвечать на мои вопросы. Предельно аккуратно и точно. Значит,
ты видел, как пришел Аркадий Борисович?
— Видел. Он пришел через десять минут после появления Киры.
— Значит, Кира пришла раньше?
— Верно. Раньше, — Назаров немного оживился, но в душе он
считал появившегося незнакомца просто придирчивым идиотом.
— Она пришла до того, как ты появился у дверей?
— Нет, — Назаров не понимал смысла вопросов, но
добросовестно отвечал на них, — нет, она пришла после меня.
Он считает, что кто-то мог пронести оружие еще до прихода
Романа Назарова, понял Родионов. Это, конечно, возможно, но куда тогда делось
это чертово оружие?
— Что было дальше?
— Они начали работать.
— Это я понимаю. Что они делали дальше?
— Позвонил Воробьев и спросил, кто еще сегодня к нему
придет.
— Как именно он спросил, ты слышал?
— У Киры на столе стоит переговорное устройство. Когда
звонил Воробьев, все бывало слышно. Звук был обычно очень громкий.
— Хорошо, — Дронго в первый раз подумал, что парень слишком
туповат для такого испытания, дальше.
— Он спросил, кто к нему придет.
— Как именно он спросил?
— Он сказал, — парень впервые наморщил лоб, такого
конкретного вопроса никто ему не задавал, — он спросил: кто придет к нему… еще?
— Точнее.
— Он сказал: «Кира, кто еще придет ко мне?» Теперь точно.
— А почему еще? Там что, были до этого посетители? Или,
может, он с кем-то встречался с лифте?
— Он не мог встречаться в лифте, — ответил Назаров, — у него
был свой лифт, особый, президентский. А все приезжали на обычном лифте слева.
Нет, у него никого не было в этот день. Это точно.
— Что было дальше?
— Потом пришла журналистка из «Независимой». Кажется,
Горюнова. Ее допрашивали в суде.
— Я не спрашиваю, кого допрашивали или нет, терпеливо
поправил Назарова Дронго. — Мне важно знать, что было дальше.
— Она пришла, и я проверил ее сумку. Там ничего не было.
Журналистка прошла внутрь и взяла интервью у Аркадия Борисовича. Потом принесли
кофе из буфета. Его принесла Лена, ее тоже потом допрашивали. Но кофе готовила
не она, и в лифте, где она ехала, было много свидетелей. Лена передала поднос с
кофе Кире, и та понесла поднос в кабинет Воробьева.
— Поднос был накрыт салфеткой?
— Да, но там пистолета не было, — упрямо сказал Назаров.
— Откуда ты знаешь? — разозлился Родионов. — Вечно ты со
своим мнением вылезаешь.
