Барни Россет с его большим и сложным жизненным опытом, энергичный и чрезвычайно увлекающийся, не был похож ни на одного мужчину или парня в окружении Джоан. Каждое решение Барни предполагало какое-нибудь интересное приключение. А еще в нем жил гнев, сопоставимый с ее собственным (хотя в его случае не направленный на него самого). Эта пара образовала поистине потрясающую и очень редкую комбинацию — они были сразу и пылкими любовниками, и близкими друзьями.
Учебу Барни на кинофакультете Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе прервала война. После Пёрл-Харбора он поступил в пехоту, надеясь попасть на передовую. Однако у начальства были насчет образованного парня другие планы: его определили на краткосрочные курсы по подготовке офицерского состава, после которых лейтенант Барнет Россет — младший попал в фотошколу войск связи во Флашинге
[910].
В 1944 году Барни вручили фотоаппарат и отправили в зоны конфликта, в Китай и Индию. Его задача, как и любого военного фотокорреспондента, заключалась в том, чтобы беспристрастно документировать войну, ужасающие последствия битв и сражений. Он снимал кадр за кадром, чтобы потомки могли видеть ужасы, на которые, оказывается, способен цивилизованный человек. В Китае на черно-белые снимки Барни попала «Ити-Го», самая крупная операция Японии против китайских войск в ходе японо-китайской войны
[911]. Психологически подготовиться к масштабам разрушений в стране размера Китая было невозможно: разграбленные деревни, усыпанные телами улицы, дети, бродящие в этом аду, словно бездомные собаки.
О людях, которые воевали, как Барни, часто пишут: будучи фотографами (читай: наблюдателями), а не бойцами, они в значительной мере оказались избавлены от ужасов и страданий страшных битв. Это неправда. Барни был приписан к наступающим на Императорскую армию Японии китайским войскам и, не ограничиваясь функциями фотографа, тайно проводил китайских партизан на территории, контролируемые японцами
[912].
В одном письме с фронта он писал родителям: «Ты получаешь приказ и подчиняешься ему, но ты не позволяешь военным брать весь риск на себя. Мое подразделение — единственный отряд фотокорреспондентов в сухопутных войсках в Китае; когда весь этот ужас закончится, наши фотографии будут единственным историческим документом всех этих событий»
[913].
Многое из того, что Барни видел через видоискатель своего фотоаппарата, навсегда запечатлелось в его мозгу, и когда он вернулся в США, у него появились явные признаки расстройства, которое позже назовут посттравматическим стрессом. Оно никуда не денется и в зрелом возрасте: временами Барни не мог спать, не мог есть и в конце концов начал искать утешения в алкоголе и наркотиках. «Он постоянно пил ром с колой и мартини, — рассказывала его будущая жена Астрид Мейерс. — Иногда в одной руке один напиток, а в другой второй. А еще он принимал амфетамины»
[914]. Но все это в будущем. А в 1946 году, демобилизовавшись и вернувшись в Чикаго, парень искал утешения в борьбе за социальную справедливость и в Джоан.
Барни поступил в Чикагский университет и начал активно участвовать в деятельности политических групп в университетском городке и вне его, в том числе в работе Комитета американских ветеранов (пацифистская альтернатива Американскому легиону и Ассоциации ветеранов иностранных войн) и коммунистической партии.
Постепенно он понял всю тщетность усилий этих объединений, особенно компартии. Он разделял идеи марксизма, но считал тех, кто практикует это учение, совершенно неэффективными. «Это просто сводило меня с ума!.. Каждый член партии был обязан продать пятьдесят экземпляров Daily Worker в неделю. Я брал свою пачку и просто выбрасывал в мусорный бак! — рассказывал он. — Ну, вы представляете себе, идешь ты по южной стороне Чикаго, там, где живут семьи чернокожих, и предлагаешь им купить Daily Worker… Понятно, я свои газеты просто выбрасывал». Любопытно, что потом Барни платил партии по пять центов за экземпляр из собственного кармана. «А потом меня назвали лучшим продавцом. У меня были самые высокие показатели
[915]».
Довольно скоро терпение Барни на ниве организованного протеста лопнуло, и его увлекла другая идея — выражать мнение средствами кино. После возвращения из армии парня не могла не шокировать жестокость по отношению к чернокожим ветеранам и расовая дискриминация в Америке вообще. Та страшная война, по его словам, велась во имя свободы, демократии и спасения человечества от его собственной темной сути. А в США целую расу продолжают угнетать и эксплуатировать, да еще и ожидают от ее представителей, что они будут нести свою тяжкую ношу если не с радостью, то как минимум с благодарностью к своим угнетателям. И Барни решил снять фильм о расовой дискриминации в Америке, который он назвал «Странная победа»
[916].
Тесное общение с Барни постепенно обращало Джоан в веру радикальной политики. «Джоан переняла у меня много политических идей и, по сути, стала довольно политизированной особой, в конце концов даже возмущенной коммунисткой», — вспоминал он
[917].
Такие перемены в дочери, конечно же, не нравились ее родителям. Возможно, Мэрион в какой-то момент нашла «Справочник марксизма», который дал Джоан Барни, или просто поняла, что дочь слишком много времени проводит в разных неподобающих местах, да еще в компании с евреем, демобилизованным военным и общественным активистом в одном лице
[918].
