Некоторые строки «Лифляндского ответа» были принизаны прагматической силой. «Наши действия, бесспорно, направлены против вас, господин Самарин, и вам подобных, – писал Ширрен. – Выстоять – вот что является целью нашей политики. И если даже при этом мы потеряем доставшееся нам от наших отцов законное наследство, то, по крайней мере, это не будет означать, что мы его трусливо предали. А спасти честь – означает спасти все… А вопрос о том, имеет ли общность людей, не важно, большая она или маленькая, перед лицом политики и истории право на дальнейшее существование, решается, прежде всего, в такие времена, когда отказывает любая обыкновенная защита и привычные всем устои, и каждый оказывается предоставленным самому себе, опираясь на доставшееся ему от рождения право. Право, с которого начинается и к которому ведет любая культура. И это право заключается в том, чтобы не заставлять мучиться свою совесть. Это право на отвоевание себе места под солнцем».
Самоуправляемая территория – вот что составляло его жизненный принцип и понимание им «внутреннего нерва» Лифляндии и проживавших в ней немцев. «Мы вынесли из лихолетий столетий жизненный принцип, который пронизывает, воспитывает и поддерживает каждого здорового члена общества независимо от его происхождения, вероисповедания и сословной принадлежности, – писал он. – Вы можете назвать его самоуправлением, автономией или как вам будет угодно. Не важно, как он называется. Главное заключается в том, что он подразумевает. Вот в чем вопрос. Именно он образует крепкие сообщества, стремящиеся сохранить то, что имеют, не завидуя каждому, кто что-то для себя приобрел. Этот принцип не выносит ни принуждения к абсолютной тождественности, ни нечетко переписанного давления, противостоя всем неясным смешениям сил и интересов и требуя осознанного движения. Он строг, но не суров и ничего не хочет знать о подлой беспомощности, навязываемой ему сверху или сбоку, но не исходящей из него самого. Народ должен воспитываться в труде и мужественно вступать в свои зрелые годы. Все должно устремляться снизу вверх, оставаясь при этом свободным и верным, выставляя наружу малое и стремясь к великому».
Воздействие «Лифляндского ответа» на прибалтийских немцев было очень велико. «Большинство студентов Дорпатского университета, как и я, просидели тогда всю ночь, чтобы прочесть его», – отмечал позднее в своих записках немецкий историк Теодор Шиман (1847–1921). – Даже сегодня трудно передать, какое глубокое впечатление на нас он произвел». И это впечатление подтверждают свидетельства многих образованных людей того времени. То, что брошю ра вызвала настоящее восхищение, объясняется не только силой политического настроя, пронизывавшего и вдохновлявшего каждого ее читателя, но и высокохудожественной ценностью данного произведения, вооружившего всех знаниями злободневной полемики. И сегодня можно с уверенностью сказать, что данное произведение является одним из самых выдающихся политических памфлетов, написанных на немецком языке. Причем прошедшее время не умаляет его ценности.
Сегодня хорошо просматриваются и границы боевой позиции Ширрена. Поскольку она основывалась на старом земском праве, то была рассчитана на поборников исторического правового положения Прибалтики, в котором политическое и социальное верховенство немцев являлось делом само собой разумеющимся. В этом праве летты и эсты рассматривались лишь только как крестьяне, и оно защищало их, если они принимали «германско-протестантскую» культуру и существовавший в остзейских провинциях правопорядок. Поэтому для латышского и эстонского национального движения это правовое положение политической программой служить не могло.
В отношении же русских позиция Ширрена в отстаивании исторического правового положения Прибалтики не обошлась без ненависти, замутнявшей взор, а в отношении Самарина он допускал оскорбительные выражения. Не являлась справедливой и характеристика россиян, поскольку мерила их на аршин, не соответствующий истинному положению дел. И то, что он говорил, глубоко обижало не только сторонников Самарина, но и весь русский народ.
Поэтому неудивительно, что сразу же после выхода в свет «Лифляндского ответа» попечитель Дорпатского университета граф Кейзерлинг потребовал отстранить автора брошюры от должности, чтобы, как вытекает из его намеков в этом письменном обращении, не допустить дальнейшего вмешательства государственной власти. В результате Ширрен был вынужден покинуть родину и спустя десятки лет умер в Киле в возрасте 84 лет, будучи профессором Кильского университета. Отдаление же от общества борьбы за будущее Лифляндии лишило этого мыслителя на все оставшиеся годы жизни подпитки в его созидательной деятельности.
В те годы ведущую роль в сопротивлении русскому давлению играла Лифляндия. Когда предписанный в октябре 1867 года щадящий режим в отношении употребления немецкого языка указом от 4 ноября 1869 года был отменен, и с 1 января 1870 года в качестве обязательного для всех прибалтийских государственных учреждений введен русский язык, то в январе 1870 года лифляндский ландтаг направил соответствующую жалобу российскому императору. Она была тщательно подготовлена специальной дворянской государственной комиссией и оформлена в виде прошения. В нем дворянство просило царя восстановить лифляндскую конституцию путем предоставления полной свободы совести, отмены указа о языке, а также указа Сената о распространении на Лифляндию имперского законодательства и ограждения народных школ от планировавшегося переподчинения Министерству просвещения в Санкт-Петербурге. Кроме того, в прошении содержалось требование поставить прибалтийскую прессу в равное положение со столичными газетами в отношении политической цензуры.
Этот «знаменательный шаг» потерпел полное фиаско – Александр II отклонил прошение. При этом не исключено, что неудаче способствовало то обстоятельство, что Лифляндия оказалась в одиночестве, поскольку Эстляндия направила подобное прошение значительно позже, а Курляндия и Эзель вообще предпочли от него воздержаться.
«У вас отсутствовало единство, – заявил в марте 1870 года в беседе с одним из представителей лифляндского дворянства граф Петр Шувалов. – У других, возможно, тоже имелись такие же пожелания, но у них не хватило силы воли. Поэтому ваши усилия и не увенчались успехом».
Обнаружилось серьезное расхождение во мнениях не только среди дворян четырех прибалтийских обществ, но и внутри самого лифляндского дворянства и по другой важной проблеме, а именно по так называемому «соборному вопросу», занимавшему умы общественности старой Лифляндии и Эстляндии в 1869–1870 годах. Он возник, когда в 1869 году генерал-губернатор Альбединский обязал участвовать в государственных торжествах не только представителей православной церкви, но и священников других конфессий. Тогда попечитель дорпатского учебного округа граф Александр Кейзерлинг подал в отставку, мотивируя свое прошение тем, что генерал-губернатор приказал всем высшим административным лицам являться в дни государственных праздников на молебен в соборную православную церковь, а ему религиозная совесть не дозволяет посещать православные храмы. Своим сопротивлением такому требованию неудовольствие императора вызвало и все эстляндское дворянство, тогда как курляндское ему подчинилось. А вот среди лифляндских дворян произошел раскол – одни решили поддержать такое нововведение, а другие ему категорически воспротивились. В частности, вопреки решению дворянского конвента лифляндский председатель законодательного собрания барон Густав Фроммхольд фон Нолькен (1815-1879) в апреле 1870 года посетил поминальную службу в православном соборе, в результате чего в дворянском конвенте разгорелся конфликт, а сам Нолькен был вынужден уйти со своего поста.
