— Как полицейский свисток?
— Наверное. Всем остальным наплевать, если рикша валла попадет в беду. Думаю, они присматривают друг за другом. Судя по твоему виду, Салман с друзьями подоспели как раз вовремя. У тебя есть предположения, кто на тебя напал?
Я сказал, что просто какие-то уличные бандиты. Может, так оно и было на самом деле. После событий в Амритсаре люди обозлились. Возможно, мне просто не повезло оказаться не в то время не в том месте. Но существовала и более неприятная версия — что нападение не было случайным. Нападавшие обладали более крепким сложением, чем большинство местных, об этом же свидетельствовали и мои синяки. И ботинки. Многие ли индийцы разгуливают по Калькутте в ботинках, подбитых гвоздями? Слишком эти двое были хорошо обуты и слишком сытые на вид для обычных рабочих. Но если нападение спланировали, то кто и зачем?
Индийские сепаратисты, разозленные арестом Сена? Ведь мое имя мелькало во всех газетах. Или убийца Маколи? Может, он опасался, что я слишком близко подобрался к правде? Но тут возникала одна проблема. Никто не мог знать, что той ночью я поеду в притон. Я и сам не знал. Я принял это решение под влиянием момента. Кто-то должен был за мной следить — и как минимум с той минуты, когда я вышел от миссис Теббит и отправился к дому Энни. Никакого хвоста за собой я тогда не заметил, и уж точно не видел двоих индийцев с телосложением как у грузчиков в порту. Кто бы за мной ни следил, в его распоряжении должны были иметься значительные ресурсы, и я знал лишь одну организацию, у которой хватило бы людей и размаха на то, чтобы провернуть подобную операцию, — подразделение «Эйч».
Я у них не на лучшем счету. Что, если это полковник Доусон решил послать мне сообщение? Напавшие, разумеется, могли быть военными, и, похоже, они знали, что у меня ранена рука. Если это подразделение «Эйч», то теперь они в курсе моего пристрастия к опиуму, и соответствующая информация, вероятно, уже лежит на столе у Доусона. Но кто бы ни стоял за нападением и какие бы ни были у них на то причины, я не мог найти ответы в постели у Энни. А жаль.
При мысли о полковнике Доусоне я внезапно все вспомнил. Мне нужно срочно с ним поговорить. Я поднялся и стал натягивать рубашку со всем проворством, какое позволяла боль.
Энни бросила взгляд на часы у себя на запястье:
— Ты ведь не уходишь? Еще нет и половины шестого.
— Я должен.
— Давай я хотя бы приготовлю тебе завтрак перед тем, как ты уйдешь.
— Нет времени, — отказался я. — Но спасибо.
Пять минут спустя я, прихрамывая, спускался по ступенькам, снабженный двумя булочками: Энни настояла, чтобы я их захватил. Салман спал, растянувшись на циновке под рикшей. Он услышал мои шаги, зевнул, потянулся и встал. Я положил ему руку на плечо и протянул одну из булок. Он кивнул и спрятал ее в ящик под сиденьем рикши. Потом достал лежавшую рядом стеклянную бутылку, отвинтил крышку, поднял бутылку над головой и, стараясь не коснуться горлышка губами, направил струю воды в рот. Издал булькающий звук, сплюнул в канаву, идущую вдоль дороги, и повернулся ко мне с улыбкой:
— Куда, сахиб?
— На Лал-базар.
На улицах царила непривычная тишина. Контрольно-пропускные пункты были еще на месте, в каждом дежурили сонные сипаи. Лал-базар тоже казался спящим в сравнении с лихорадочной суетой, царившей здесь накануне. Угрюмое здание напоминало скорее тихое провинциальное отделение, а не центр, координирующий оперативно-розыскную деятельность половины субконтинента.
На моем столе не лежало никаких записок. Ничто не свидетельствовало о том, что Доусон пытался со мной связаться за десять часов, прошедших с того момента, когда я звонил его секретарше. Это могло ничего не значить, ведь сейчас всего шесть утра. Но все-таки полковник не из тех людей, кто способен прожить несколько часов без новостей со службы.
Следовало решить, что делать дальше. Многое успело произойти с прошлого вечера, притом в основном плохого, и следы некоторых событий до сих пор виднелись на моем лице и теле. Я подозревал, что Доусон со своими людьми могли быть в ответе за случившиеся со мной неприятности, но я оставался офицером Имперской полиции и должен был исполнять свой долг, как бы я к этому человеку ни относился.
Я поднял телефонную трубку и снова попросил соединить меня с Форт-Уильямом. На этот раз я попал на другого секретаря. После некоторой задержки меня соединили с Доусоном. Как я понял, он говорил по домашнему телефону.
— Чем я могу вам помочь, Уиндем? — Тон настороженный, и, казалось, он не удивился, услышав мой голос. И ни словом не упомянул, получил ли мое вчерашнее сообщение. Но ни то, ни другое уже не имело значения.
— В вашем распоряжении есть команда негласного наблюдения?
— Разумеется.
— Тогда вопрос в том, чем могу вам помочь я.
Мы говорили около пяти минут. Могли бы и меньше, но большую часть этого времени Доусон потратил на выяснение, почему он должен мне доверять после того, что случилось в Коне. Я мог бы задать ему тот же вопрос. В конечном итоге мы пришли к компромиссу. Он займется расследованием по моей наводке, а я не буду совать нос в его дела. Он обещал держать меня в курсе событий, но я не собирался сидеть на месте и ждать.
Положив трубку, я отправился на поиски Дигби и Несокрушима. Не найдя никого в кабинете Дигби, спустился в «яму». В этот ранний час отделение почти пустовало, в «яме» был лишь дежурный. Только проходя мимо места Несокрушима, я заметил, что из-под стола торчит пара худых коричневых ног. В первый миг я испугался, что на сержанта тоже напали и бросили умирать. Мысль была абсурдной: никто не стал бы убивать полицейского в отделении полиции и прятать тело под стол. Я списал ее на удар по голове, полученный накануне от тех двух негодяев. Да и в любом случае было смешно предполагать, что Несокрушим мертв, так как он храпел.
— Сержант, — окликнул я помощника громче, чем хотелось.
Он мгновенно проснулся и сел, стукнувшись головой о стол. Обычно мне не свойственно злорадство, но от мысли, что этим утром голова будет болеть не у меня одного, на душе стало веселее.
Несокрушим, одетый только в форменные шорты защитного цвета и майку, вылез из своей лисьей норы, вскочил на ноги и, потерев ушибленную голову, наконец вспомнил, что следует отдать честь. Его, казалось, поразил вид моего покрытого синяками и ссадинами лица, но хватило здравого смысла промолчать. Я мог бы отчитать его за то, что он разгуливает по отделению, одетый как кули, но я и сам был далеко не в парадной форме. Поэтому просто поинтересовался, какого черта он делал под столом.
— Спал, сэр, — ответил он.
— Это я понял, но почему?
— Это имеет отношение к моему намерению и последующему отступлению от упомянутого…
— Пожалуйста, короче, сержант.
Он начал заново:
— Мне пришлось покинуть родительский дом по причине того, что я не подал в отставку.
