Объясним в нескольких строках отношения, существовавшие между Татьяной Илич, московиткой, и Фирменом Лапрадом, адвокатом.
Ближе к концу 1625 года, предшествовавшего тому, в котором происходит наша история, в сентябре месяце, однажды под вечер, Фирмен Лапрад, гуляя по уединенным дорожкам Кур-ла-Рен, сделал находку, ценность которой заставила его поспешно вернуться домой, где, запершись в своей комнате, он мог рассмотреть ее более свободно.
То был миниатюрный портрет работы Мишеля Кастелло, усыпанный крупными бриллиантами, блеск которых при огне в первую минуту совершенно ослепил молодого человека. Но когда он, так сказать, упился этим сиянием, то его глаза остановились на самом изображении…
– Да это же граф де Шале! – вскричал он.
И он не ошибался. То был действительно портрет графа Анри де Шале, которого Фирмен Лапрад – будучи тогда еще скромным студентом, – знал лишь в лицо, так как никогда бы не осмелился без представления заговорить со столь важной особой!
На оборотной стороне этого портрета, на слоновой кости пластинке, золотыми буквами были выгравированы имя и дата:
Анри.
15 февраля 1625 года.
Чуть ниже – другое имя:
И наконец под ним, по-русски, всего одно слово:
Люблю… Фирмен не знал русского, но в некоторых случаях ум заменяет знания. И, придя на помощь разуму, память студента позволила ему вспомнить о том, что во дворце он слышал о некой проживающей в Париже богатой иностранке, русской, которая была какое-то время любовницей графа Анри де Шале.
«Анри, 15 февраля 1625 года, – говорил он себе, перечитывая. – 15 февраля 1625 года, дорогая для Татьяны дата. Вероятно, дата их первого свидания!»
И он понял, что значит: «Люблю».
«Очевидно, этот портрет принадлежит русской даме, – рассуждал он. – Да, только влюбленная и богатая женщина может украсить так предмет своего обожания. Что же мне теперь делать? Отдать его или нет? Во всяком случае, лучше отдать, – решил он. – Если более уже не любят, то все-таки будут признательны за возвращение дорогих бриллиантов, а эта признательность, может быть, будет для меня гораздо выгоднее той суммы, какую я выручу от продажи этих камней. Но если все еще любят? Татьяна Илич богата, а следовательно, и могущественна. Конечно, я рассчитываю на протекцию графа де Шале… но кто поручится, что мне удастся ее добиться? Тогда как, заработав важной услугой расположение этой женщины… Впрочем, если ее и не любят уже, но она любит, то не имеет ли наше положение сходства? А кто знает, какие последствия могут произойти от симпатии двух оскорбленных сердец? Не говорили ли мне также, что она занимается магией, эта русская? Подумаешь! В магию я, конечно, не верю… но верю в ученость… в отмщение. Да и к чему мне красть эти бриллианты, когда в моем распоряжении гораздо больше золота, чем я трачу! Определенно, признательность этой дамы даст мне больше, чем могли бы дать эти камни. Завтра же отнесу этот портрет».
И с этим решением Фирмен Лапрад, зажав портрет в кулаке, улегся и безмятежно уснул.
Наутро, наведя справки об адресе русской, он предстал перед Татьяной Илич.
Она же провела самую мучительную ночь, горюя о потере дорогого для нее украшения.
Утром, при докладе о незнакомце, желающем ее видеть, Татьяна, объятая неким тайным предчувствием, велела немедленно провести его к ней.
Первое, что бросилось ей в глаза, был футляр, который Фирмен Лапрад держал в руке.
– Ах! – вскричала она, подбегая к молодому человеку. – Кто бы вы ни были, даже если вы сын палача, клянусь, что отныне я ваш преданный друг! Даже если вы попросите у меня награды, вдвое большей, чем стоит эта вещь, клянусь, я дам вам ее.
«Вот как! – подумал Фирмен Лапрад. – Она все еще любит… следовательно, можно рассчитывать и на признательность!»
– Сударыня, – молвил он, – я сам богат и не требую никакой награды от вас за то, что исполнил свой долг. Но если вы удостоите меня вашей дружбой, я приму ее с благодарностью, как утешение в моей печальной жизни. Должен вам сознаться, я очень несчастен в любви. Могу вас заверить, однако, что вам не придется краснеть за эту дружбу. Не будучи знатного происхождения, я, однако же, еще не дошел до того в этом мире, когда люди вынуждены наклоняться в грязь или кровь, чтобы пожать вам руку.
То был тонкий намек на первую – несколько преувеличенную по форме – клятву Татьяны, и та покраснела.
– Простите мне экстравагантность моих слов, сударь, – сказала она, – но если бы вы знали, как я настрадалась, думая, что навеки рассталась с этим портретом.
– Понимаю, сударыня. Меня зовут Фирмен Лапрад; я изучаю право и после смерти родителей воспитывался дядюшкой, бароном де Ферье, троюродным братом господина графа Анри де Шале.
Татьяна вздрогнула.
– А! – произнесла она. – Так вы знакомы с графом?
– Нет, сударыня, еще не имел этой чести. Но не стану от вас скрывать, что в самом скором времени – когда я буду произведен в адвокаты – я рассчитываю при поддержке господина де Ферье заручиться благорасположением господина главного гардеробмейстера короля.
– В котором, вероятно, он вам и не откажет, сударь
– Полагаю, но, по правде сказать, хотя я и желал бы возвыситься… однако не честолюбие занимает первое место в моем сердце.
– Да, вы говорили, что несчастны в любви. Но несчастье такого рода не вечно… Иногда преданностью и постоянством можно невольно заставить полюбить себя того… кто вас не любит… или перестал любить! В противном же случае… нужно постараться забыть.
Фирмен Лапрад пристально взглянул на Татьяну.
– И вы забудете Анри де Шале? – спросил он.
– Нет! О, нет! – прошептала она, побледнев. – Но… я еще надеюсь…
– Что господин де Шале вернется к вам. От души желаю вам, сударыня, осуществления этой мечты! Но я не так счастлив, как вы; у меня нет надежды! Меня не любят… и никогда не полюбят!
– Что заставляет вас так полагать?
– Все… сила обстоятельств; характер той, которую я люблю. Наконец, предчувствие, этот тайный голос, который никогда нас не обманывает!
– Э! Все это может еще перемениться…
– Нет, я не обманываю себя на этот счет! Женщина, которую я люблю, не просто меня не любит… она мена ненавидит.
– Она знает о ваших чувствах?
– О! Если бы она о них знала, то к ее ненависти присоединилось бы еще и презрение.
– Презрение! Разве ваша любовь из тех, которую отвергают человеческие или божеские законы?
Фирмен Лапрад пожал плечами.
– Подчиняется ли любовь, это всепожирающее пламя, каким-либо законам? Моя любовь еще не преступна, но сделается таковой!.. И кто виноват, однако, что это чувство, как пламя, овладело всеми моими помыслами, душой и сердцем? Теперь уже для меня нет надежды, так как через месяц эта женщина будет принадлежать другому, и тогда, чтобы не сделаться действительно презреннейшим созданием в мире, я покончу с собой!
