Проговорив все это со спокойствием и хладнокровием, лишь усилившим ужас баронессы, Фирмен Лапрад подал ей стул и сел напротив тетушки. Теперь та поняла, что погибла!.. Что он предпримет – этого она не знала, но сомнений не оставалось… она погибла!..
Однако вместо того, чтобы повиноваться приглашению Фирмена и присесть, она подошла к окну. «Что если мне удастся отворить ставни и разбить окно, – промелькнуло у нее в голове, – и позвать Паскаля на помощь! Он ведь всего в нескольких шагах!»
Фирмен Лапрад следил за движениями баронессы де Ферье с иронической улыбкой.
– Напрасный труд, от которого я позаботился вас избавить, милая тетушка, – сказал он. – Да-да, я понял вашу мысль; вы намеревались прибегнуть к помощи вашего любовника. Но, во-первых, у этого дорогого господина Паскаля Симеони и так будет много занятий в эту ночь, так что вряд ли он сможет уделить вам хотя бы несколько минут. К тому же… не утруждайте попусту ваши прекрасные ручки, а посмотрите наверх, – все предусмотрено! Эти ставни скреплены железными цепями… их невозможно открыть!
Анаиса испустила стон отчаяния и скорее упала, нежели села, но не на тот стул, который подал ей Фирмен, а на другой, стоявший далеко, очень далеко от презренного негодяя.
Затем воцарилось молчание… зловещее молчание…
Он смотрел на нее, казавшуюся еще прелестнее в своей горести, как смотрит тигр на свою жертву.
Она же мысленно молила Бога спасти ее.
И словно черпая силу даже в самом своем отчаянии, она вдруг вскричала:
– Чего же, в конце концов, вы от меня хотите?
– Что ж, я скажу, – произнес он с ухмылкой. – Проясним ситуацию. Ничего лучше я и не желаю. С какой стати, не правда ли, возвращаться к прошлому? Нас интересует лишь настоящее. Мое желание очень простое: вы станете моею, Анаиса… или умрете!
– Убейте меня! – вскричала она, с гордой решимостью поднявшись со стула.
Он был бледен, но при этих словах совершенно посинел. О! Она даже не раздумывала над этими двумя крайностями: отдаться ненавистному человеку или умереть; она выбрала смерть.
– Хорошо, – произнес он, – вы предпочитаете смерть моей любви. Что ж, вы умрете!..
С этими словами он встал, подошел к ночному столику и вылил в стакан содержимое пузырька, который он вынул из кармана.
Анаиса смотрела на все его приготовления; когда же он закончил, она подошла с протянутой рукой, чтобы взять стакан.
Но он оттолкнул ее руку.
– Еще только одно, Анаиса, – сказал он. И, делая ударение на каждом слоге, он продолжал глухим голосом. – Знайте же, этот яд безжалостен!
– Как и вы. Что же дальше?
– Вы не успеете сделать и двух глотков, как вас настигнет смерть.
– Тем лучше, я не буду страдать. Благодарю вас. Напрасно я обвиняла вас в жестокости.
Она вновь протянула руку, и вновь он оттолкнул ее.
– Подождите! Подождите! – воскликнул он. – Слушайте!.. Ведь это ужасно… ужасно, Анаиса, умереть в двадцать лет!
– Но еще ужаснее было бы себя обесчестить!
– Обесчестить!.. Ха-ха!.. Разве это вас остановило, сударыня, когда вы взяли господина Паскаля Симеони себе в любовники?
– Господин Паскаль Симеони не любовник мне… он мой друг!..
– Друг… которому позволены самые нежные ласки.
– Нежные ласки! Вы лжете, сударь! Человек, которого я люблю – а я сознаюсь в том, что люблю его всем сердцем, – получил от меня только два-три поцелуя…
– И это уже слишком для женщины, которая не свободна и не принадлежит уже себе.
– Это слишком много, с этим я согласна. Но вам ли, низкому человеку, стремящемуся опозорить брачное ложе своего дядюшки, своего второго отца… вам ли упрекать меня в любви, которой вы сами виновник!.. Потому что без вас, без того ужаса и ненависти, которые вы мне внушали, вряд ли я стала бы искать себе защитника.
– В самом деле! Так это я стал причиной вашей любви к Паскалю Симеони! Ха-ха!.. Ну и ну! Кто бы мог подумать?
– Однако вы же не могли не полагать, видя его здесь каждый день, что я не останусь равнодушной к его вниманию и трогательной обо мне заботе!.. Зачем же притворялись, что удаляетесь?
– О! Это тема для совершенно другого разговора и…
– А так как говорить с той, которая вот-вот покинет этот мир, бесполезно, давайте лучше оставим этот разговор! Вы меня уже приговорили к смерти, и я преклоняюсь перед вашим приговором. Чего же еще вы требуете?..
– Чего я требую? Того, чтобы вы, оставляя этот свет, не унесли с собой утешения, что будете оплакиваемы любимым человеком! Последний раз вас спрашиваю: вы станете моею? Я вас люблю, Анаиса!.. О, если бы вы знали, как я вас люблю! И как я страдал этот месяц… с тех пор как этот человек не оставляет вас! Однако еще есть время… будьте великодушны, и я тоже буду великодушен! В моей еще власти остановить ужасное несчастье… о котором вы и не подозреваете… Окажите мне милость… всего лишь одну милость, и я соглашусь все забыть, все остановить!
– Все остановить! Что же это?
– Согласны ли вы на то, о чем я вас умоляю?
Он бросился к ней и заключил ее в объятья, опьянев от страсти; словно безумный, он принялся покрывать поцелуями шею молодой женщины…
Но та, возмущенная и вся дрожащая, вырвалась из ненавистных ей объятий и, величественная в своем презрении и ужасе, воскликнула:
– Нет! Ничего! Этой ценой – ничего! Смерть! Уж лучше смерть!
Нечто вроде рычания было ей ответом. Теперь Фирмен Лапрад сам подал ей яд.
– Умрите же! – вскричал он. – Но знайте: в то время как вы умираете здесь, в нескольких шагах от вас ваш любовник также умирает под ударами убийц!
– Боже мой!
– И это еще не все! Паскаль Симеони… этот знаменитый охотник на негодяев… взялся исполнить одну священнейшую обязанность… о которой забыл и думать у ваших ног. Что ж, мало того, что в настоящую минуту по моему приказу его убивают двадцать нанятых мной разбойников, так опять-таки по моей же милости память его будет проклинать одна благородная дама, которая доверилась ему; потому что я предал графа де Шале, и вскоре, когда станет известно, что он участвовал в заговоре против кардинала, его возведут на эшафот!
– Боже мой!
– Я обещал вам, Анаиса, что вы умрете с отчаянием в сердце!.. Пейте же!
Молодая женщина в ужасе отпрянула от Фирмена Лапрада, который протягивал ей смертельный напиток.
– Ну же! – воскликнул он. – Не хватает мужества, что ли?.. Полноте! Раз уж ваш возлюбленный покинул уже этот свет.
При этих словах к баронессе, казалось, вернулось прежнее спокойствие.
– Ваша правда, – прошептала она, – если он умер, зачем же жить мне?
