– У меня есть золото.
– Что-что? – проговорил Жан, якобы не расслышав.
– У меня есть золото, – повторил Ларидон. – Слышишь, Марк Белье?.. Золото!
Толстяк-нормандец покачал головой.
– Вот дурачок! – проговорил он.
И тут же поправился:
– Впрочем, нет, ты не дурак!.. Тем лучше для тебя, мой милый, если оно у тебя есть… С золотом ты будешь тяжелее… и, следовательно, скорее уйдешь ко дну!
* * *
Жан Фише взвалил Ларидона себе на спину.
– До свидания, друзья мои, – бросил он гулякам.
– До свидания! – отвечали те хором.
Толстяк-нормандец спустился вниз по улице и вышел к реке, к мосту Мадлен…
То было место, где ему, а также Ла Пивардьеру назначил встречу Паскаль Симеони.
– Вот он, – сказал Жан Фише, сбросив свою ношу на берег.
– Хорошо, – ответил Паскаль.
И склонившись к бывшему сапожнику, промолвил:
– У тебя есть пять минут, чтобы покаяться и выпросить прощения у Бога… если ты веруешь.
Ларидон задергался… он хотел кричать… но мешал кляп… и он испустил только глухой вздох…
Паскаль, зажав часы в руке, при тусклом свете звезд смотрел на то, как бегут стрелки…
Тем временем Жан Фише, найдя огромный камень, закрепил его на шее Ларидона.
Ла Пивардьер ходил взад и вперед по берегу, смущенный приглушенным и беспрестанным стоном приговоренного…
– Иди! – сказал Паскаль.
Толстяк-нормандец поднял Ларидона одной рукой, камень другой и вынес на середину моста… Послышался легкий, сухой всплеск воды, образовалась впадина, и тотчас же все разгладилось…
– Остался еще один, последний! – произнес Паскаль. – Не проводите меня до его квартиры, Антенор?
– А как же, дорогой друг, сию минуту. Это недалеко отсюда, у церкви Сен-Симильян, – пешком доберемся минут за пятнадцать. Он остановился в трактире «Зеленая ветвь», вместе со своим неразлучным другом, шевалье де Мирабелем. Как мне сказали, завтра утром они собирались возвращаться в Париж.
– Что ж, пойдемте.
* * *
Посланный по тайному поручению в окрестности Ла-Рошели вскоре после событий, произошедших во Флери, Лафемас прибыл в Нант накануне того дня, в который предстояло умереть Анри де Шале.
Мы должны сознаться, впрочем, что если командир ловкачей и не слишком опечалился этим известием, однако же новость эта его и не обрадовала.
Во-первых, как мы знаем, Лафемасу доставляла удовольствие одна только виселица. Любая другая смертная казнь, при которой не использовалась веревка, интересовала его мало…
Во-вторых, уже отъезжая в Ла-Рошель, он узнал, что Паскаль Симеони все еще жив, вопреки всем стараниям Фирмена Лапрада и наемных убийц.
И каким бы он ни был храбрым, будучи совершенно уверенным в том, что рано или поздно Паскаль Симеони явится к нему потребовать отчета в некоторых не совсем чистых делах его, сообщник Татьяны Илич ощущал определенное беспокойство.
Поэтому, хотя он и присутствовал на казни, но надеялся остаться незамеченным в толпе и счел за лучшее сразу же вернуться на свою квартиру, не став даже искать в городе русскую… которая, однако, должна была приехать в Нант – могла ли она пропустить агонию своего любовника?
Там, в «Зеленой ветви», в обществе своего неразлучного Мирабеля – Антенор не ошибся, – пребывавший в довольно печальном настроении дух Лафемас сидел за ужином в отдельной комнате, когда вдруг в дверях возникли Паскаль Симеони, Ла Пивардьер и Жан Фише.
Как часом ранее презренный Ларидон испугался при виде Жана Фише, так равно и теперь Лафемас задрожал при виде охотника на негодяев.
Однако, быстро придя в себя, он твердым голосом произнес, приветствовав врагов:
– Чем обязан, дорогой сударь?
– Думаю, вы и сами знаете, – отвечал холодно Паскаль.
Говоря это, он подал знак своим спутникам. Ла Пивардьер взял стоявшую на столе свечу, Жан Фише – другую. Через несколько секунд стол и стулья были сдвинуты в угол, и две трети комнаты оказались свободными.
– Повторение нашей первой встречи, – промолвил Лафемас, постаравшись придать своему голосу беспечное выражение, и вынул шпагу.
– Не повторение… но новая встреча, – отвечал Паскаль. – В первый раз, когда мы встретились, мессир де Лафемас, мне хотелось щадить вас. Сегодня же все иначе… мне хочется вас убить. И я вас убью.
При этом охотник на негодяев также обнажил шпагу.
– Однако же! – вскричал шевалье де Мирабель, которого воспоминание о первой встрече Паскаля Симеони с Лафемасом отнюдь не успокаивало насчет исхода второй. – Так как я присутствую при вашей дуэли, то хотел бы узнать причину, ее вызвавшую. Вы обещаете убить господина де Лафемаса, господин Симеони, но ведь нельзя же убивать просто так… по крайней мере, нельзя же пытаться убить человека, не сказав ему прежде, за что!
– Разделяете ли вы мнение господина де Мирабеля, сударь? – спросил Паскаль, обращаясь к Лафемасу. – Нужно ли вам, как требует того он, чтобы, прежде чем пролить вашу кровь, я объяснил, что за чувство мной движет?
– Нет! – поспешно и не без некоторого достоинства отвечал Лафемас. – Как вы и сказали, сударь, я знаю… должно быть, знаю причину вашего настоящего поведения… Всякое объяснение по этому поводу будет излишне…
– Отлично! – сказал Паскаль. – Итак…
– Я вас жду.
– Я готов.
Шпаги скрестились так, что только искры посыпались О, на этот раз Паскаль действительно дрался! Эта дуэль совсем не похожа была на первую, происходившую в лавке госпожи Латапи. На сей раз охотник на негодяев дрался уже не для того, чтобы преподать урок хвастуну… но чтобы наказать врага… предателя!.. В свою очередь, Лафемас, чувствуя, что теперь на кону его жизнь, а не только репутация бретёра, призвав на помощь все запасы своего таланта, все физические и моральные силы, яростно защищался…
Но эта самая ярость и должна была его погубить. На один рискованный – как ему показалось – удар противника, Лафемас ответил своим… Но шпага охотника на негодяев, остановив его порыв, доказала ему, что сей последний доверился случаю лишь для проформы. С рассеченной грудью Лафемас упал…
– Вот и третий! – промолвил Паскаль Симеони.
* * *
Лафемас не умер, однако, от своей раны. Он выздоровел и жил еще долго… служа кардиналу де Ришелье и на радость виселице…
Увы! Как всякая медаль, каждый великий человек имеет свою оборотную сторону. У Ришелье ею была смерть – зачастую бесполезная – тех, кто вставал у него на пути.
* * *
Закончим несколькими словами, которые отвлекут нас от мрачных картин, представленных в нашем эпилоге.
