К дьяволу это дерьмо.
Тяжело дыша, я спускаюсь вниз и иду к раковине. Смываю с рук засохшую кровь. Провожу несколько минут, счищая ее со стола и с пола. Потом возвращаюсь в кабинет и сажусь перед монитором.
Перевожу камеру на телефоне в режим съемки видео на случай, если она пошевелится. Если она пошевелится… Я хочу, чтобы Джереми это увидел.
Я жду.
Жду целый час. Смотрю на телефон, дожидаясь звонка от Джереми. Смотрю на монитор, дожидаясь разоблачения Верити. Я слишком напугана, чтобы выйти из кабинета и предпринять что-то еще. Подушечки пальцев болят от постоянного стука по столу.
Спустя еще полчаса я снова начинаю в себе сомневаться. Она бы уже пошевелилась. А она даже не открывала глаза. Она не могла видеть, как я поставила камеру, потому что у нее были закрыты глаза.
Если только она не открыла их, пока я шла в кабинет. В таком случае она видела видеоняню и знает, что я наблюдаю.
Я качаю головой. Рехнуться можно.
Осталась последняя глава рукописи. Нужно с этим покончить, если я планирую остаться здесь еще на неделю. Невозможно больше то бояться, то подозревать себя в безумии. Беру несколько последних страниц, не отворачиваясь от монитора. Буду читать и наблюдать за ней.
Глава пятнадцатая
Прошло всего несколько дней со смерти Харпер, но за эти несколько дней мой мир изменился сильнее, чем за все предыдущие годы на этой земле.
Меня допрашивала полиция. Дважды. Можно понять – они хотят убедиться в правдоподобности моей истории. Это их работа. Они задавали простые вопросы. Отвечать было легко.
«Вы можете рассказать, что произошло?»
«Харпер наклонилась из лодки к воде. Лодка перевернулась. Мы все погрузились под воду, но Харпер выплыть не смогла. Я пыталась спасти ее, но начала задыхаться, и мне нужно было вытаскивать Крю».
«Почему на ваших детях не было жилетов?»
«Мы думали, что мы на мелководье. Сначала мы были совсем близко к причалу, но потом… Отдалились».
«Где был ваш супруг?»
«Уехал в магазин. Перед отъездом он попросил меня отвести детей к воде».
Ответы на вопросы я сопровождала приступами рыданий. И периодически сгибалась пополам, словно ее гибель причиняла мне физическую боль. Думаю, представление получилось правдоподобным, и им было неудобно допрашивать меня дальше.
Увы, с Джереми такое не работало.
Он был хуже следователей.
Со смерти Харпер он не выпускал Крю из поля зрения. Мы спали втроем внизу, в нашей комнате – Крю посередине, мы с Джереми по сторонам, разделенные очередным ребенком. Но сегодня все было иначе. Сегодня я попросила Джереми меня обнять, и тогда он положил Крю с другой стороны и лег посередине. Я прижималась к нему полчаса, надеясь заснуть, но он не прекращал чертовы расспросы.
– Почему ты повезла их кататься на лодке?
– Они попросили.
– Почему на них не было жилетов?
– Я думала, мы близко к берегу.
– Какие были ее последние слова?
– Я не помню.
– Когда ты добралась до берега с Крю, она еще была на поверхности?
– Нет. Не думаю.
– Ты поняла, что лодка вот-вот перевернется?
– Нет. Все случилось слишком быстро.
Вопросы ненадолго закончились, но я знала: он не спит. Наконец, через несколько минут молчания он произнес:
– Просто я не понимаю.
– Чего ты не понимаешь?
Он отодвинулся, освободив пространство между моим лицом и своей грудью. Он хотел, чтобы я на него посмотрела, и я подняла голову.
Он прикоснулся к моей щеке, нежно, костяшками пальцев.
– Верити, почему ты сказала Крю, чтобы он задержал дыхание?
В тот момент я поняла – все кончено.
В тот момент он понял – все кончено.
Он думал, будто знает свою жену… Но впервые действительно понял, что означает мой взгляд. А я поняла: как бы я ни пыталась его убедить… Он никогда не поверит мне. Слова Крю были важнее. Это не в его природе. Он ставит детей выше жены, и именно это я ненавижу в нем сильнее всего.
Но я все же пыталась. Пыталась его убедить. Но сложно говорить убедительно, когда по твоим щекам струятся слезы, а голос дрожит на словах: «Я сказала это, когда мы уже переворачивалась. Не раньше».
Он молча посмотрел на меня. А потом отпустил. И отстранился, и я уже понимала – это самый последний раз. Он отвернулся и обхватил Крю, словно стал его доспехами.
Его защитником.
От меня.
Я пыталась лежать неподвижно, не проявляя реакции, чтобы он решил, будто я заснула, но лишь тихо плакала. Когда слезы усилились, я ушла в кабинет и закрыла за собой дверь, чтобы Джереми не услышал рыданий.
Добравшись до кабинета, я открыла рукопись и начала печатать. Кажется, больше рассказывать не о чем. Будущего нет. Прошлого тоже.
Я добралась до конца истории?
Не знаю, что будет дальше. Я предсказала убийство Частин, но не знаю, как закончится моя собственная жизнь.
Умру ли я от рук Джереми? Или от собственных рук?
А может, ничего и не кончится. Может, завтра утром Джереми проснется и увидит, как я сплю рядом. И вспомнит все хорошее, все минеты, всю проглоченную сперму. И поймет, сколько времени у нас появится на подобные вещи теперь, с одним ребенком.
Или… Может, он проснется с уверенностью, что гибель Харпер не была случайной. Может, он сдаст меня полиции. Может, захочет заставить меня расплатиться за мой поступок.
Тогда… Так тому и быть.
Я просто въеду в дерево.
22
Я даже не успеваю осознать финал, потому что слышу, как машина Джереми заезжает в гараж. Складываю страницы в стопку и смотрю на монитор. Верити по-прежнему лежит неподвижно.
Он подозревал ее?
Сжимаю ладонями шею, пытаясь снять напряжение, накопившееся после прочтения последней главы. Как он может продолжать за ней ухаживать? Купать и переодевать ее всю оставшуюся жизнь? Просто ради выполнения данных ей клятв?
Если он действительно подозревал ее в убийстве Харпер, как он вообще может оставаться с ней в одном доме?
Я слышу, как открывается дверь гаража, и выхожу из кабинета в коридор. Джереми стоит у лестницы и держит Крю на руках.
– Шесть стежков, – шепчет он. – И куча обезболивающих. Он вырубился на всю ночь.
Он несет Крю наверх и укладывает спать. Я не слышу, чтобы он заходил к Верити на обратном пути.
