– Привет, – сказал я.
Мальчишки остановили игру и посмотрели на нас с опаской; я держал в руках яйца, а Том возвышался над всеми нами как башня. Один из мальчишек – худой и жилистый – подался в нашу сторону, демонстрируя боязливость и отвагу одновременно.
– Чего надо?
Я указал на Стабба на другой стороне улицы.
– Сбей с него булавку, и я дам каждому из вас по яйцу – сможете бросить.
К его чести, мальчик обдумал предложение. К сожалению, опасная серебряная трость выиграла битву.
– Не. Он ударит меня.
– Не ударит, если будешь достаточно проворен, – сказал я. Но он покачал головой.
Донельзя разочарованный, я повернулся, собираясь уйти.
– А я тебя знаю, – произнёс высокий голос.
Говорила девочка, сидевшая на крыльце.
– Ты был в госпитале Христа.
Это удивило меня. Среди сирот в госпитале Христа было не так уж много девочек, и жили они отдельно. Мы видели их в основном во время еды, когда старшим детям назначались различные обязанности – помогать воспитателям и присматривать за младшими. Меня отправили на кухню – варить супы под присмотром главного повара, Седли, который очень любил колотить подручных по лбу длинной деревянной ложкой, если они совершали ошибку. Я получил достаточно ударов ложкой по черепу, чтобы стать настоящим докой в заправке супа.
По сути дела эти самые супы и поспособствовали тому, что я сделался учеником аптекаря. Время от времени в приют приезжали высокопоставленные гости. Однажды в воскресенье, когда мне было девять лет, в госпиталь Христа прибыли на обед три члена совета гильдии аптекарей. Когда я подавал суп, один из них – Освин Колтерст – подозвал меня.
Я был в полном восторге от аптекарей. Из того немного, что я о них читал, складывалось впечатление, что они обладали почти магическими талантами. Наш директор, преподобный Тальбот, всегда относился к гостям с почтением, а перед членами совета гильдии он просто-таки благоговел. И я сделал вывод, что они – чрезвычайно могущественные люди.
Хотя Освин был младшим из членов совета, мне он казался самым примечательным среди всех троих. Он брил голову налысо и – вопреки общей моде – не носил парика. Посмотрев на меня умными глазами, Освин проговорил:
– Мне сказали, что это тебя надо благодарить за вкусную еду.
Стараясь не смотреть на его выбритую голову, я пролепетал:
– Я всего лишь сварил бульон, мастер Колтерст…
– Бульон – лучшая часть. Кажется, ты разбираешься в травах.
Вероятно, он просто решил проявить доброту к мальчику-сироте: человек его положения, должно быть, обычно ел в гораздо лучших местах, чем столовая госпиталя Христа. Но я раздулся от его похвалы.
– Спасибо, мастер.
Преподобный Тальбот с поклоном сказал:
– У Кристофера осталась небольшая сумма от его наследства. Мы планируем использовать эти деньги, чтобы выучить мальчика на повара.
– Если у него есть средства, – ответил Освин, – почему бы не отправить его в нашу гильдию?
Преподобный Тальбот, казалось, изумился не меньше, чем я сам. Освина позабавило выражение наших лиц.
– Вы думаете, что только высокопоставленные люди могут стать аптекарями? – сказал он. – Напротив. Всё, что нам нужно, – это дисциплинированный ум, уважение к природе и желание учиться. – Освин указал на меня ложкой. – Такие мальчики, как Кристофер, именно то, что требуется нашей гильдии: простые англичане, которые выросли, усердно работая. – Освин вернулся к своей трапезе. – Подумайте об этом, преподобный, – прибавил он.
Вот эта-то случайно брошенная фраза и определила мою дальнейшую жизнь. На следующий же день моя учеба – и заодно побои, которые я получал за неуспехи в ней, – сделались в два раза интенсивнее. Преподобный Тальбот не мог допустить, чтобы я опозорил школу, провалив вступительный экзамен в гильдию аптекарей.
Я вгляделся в лицо девочки на ступеньках. Приют я покинул три года назад, значит, ей было шесть или семь лет. Большие зелёные глаза и слегка вздёрнутый нос с бледными веснушками на переносице… Я её помнил. Зимой того года, когда я покинул приют, я помогал сиделкам ухаживать за ней. У девочки была ужасная лихорадка, и я три недели кормил её куриным бульоном. Её зовут… Сюзанна? Сара?
Тут меня озарило.
– Салли.
Она покраснела, довольная, что я вспомнил её.
– Что с тобой сталось? – спросила она.
– Я ученик. Мастера аптекаря Бенедикта Блэкторна, – с гордостью отозвался я.
Она удовлетворённо кивнула.
– Сколько тебе осталось жить в приюте? – спросил я её.
– Ещё год. А потом я стану служанкой. Или … – Салли пожала плечами.
Я понимал, что она имеет в виду. Воспитатели как могли старались пристроить детей, когда тем исполнялось одиннадцать лет, но не у всех получалось найти работу или пойти в ученичество. Те, кому не удавалось… ну, жизнь была к ним не ласкова. Я помнил, как мало питал надежд, живя при госпитале Христа. У Салли вряд ли было даже это.
Я сунул руку в карман, вытащил последний из моих пенсов и протянул ей.
– Вот.
Глаза Салли расширились. Трое мальчишек уставились на неё. Один даже сделал шаг вперёд, но Салли грозно встала на пороге. Кошка соскочила с её колен и умчалась за угол, по пути опрокинув плетёную корзинку.
Салли сжала медяк в кулаке. Она смотрела на свои пальцы, словно боясь, что монета может вытечь сквозь них. Я повернулся, собираясь уйти.
– Постой.
Салли кивнула в сторону Стабба; тот стоял в переулке, с нетерпением ожидая, когда мимо пройдёт процессия ярко раскрашенных овец.
– Что он сделал?
– Угрожал моему учителю, – ответил я.
Она протянула руку.
– Дай мне яйцо.
Я посмотрел на серебряную трость Стабба. Мне доводилось ощущать на себе её жалящие удары.
– Ты не обязана…
– Я хочу.
Я протянул ей одно яйцо. Салли покатала его в пальцах. Она старалась не встречаться со мной взглядом.
– Ты варил хороший суп, – тихо сказала она, а потом пересекла улицу.
Трое мальчишек тоже пожелали получить яйца. Все вместе мы двинулись вперёд и спрятались за каретой, оставленной на тротуаре. Том, стоящий дальше всех, имел недовольный вид и бормотал что-то о правилах и установлениях.
Если бы я не смотрел во все глаза, то не заметил бы, как Салли это сделала. Она метнулась мимо Стабба и небрежным движением смахнула дубовую веточку. Та отлетела и приземлилась на булыжники.
В следующий миг Салли крикнула:
– Он не носит дуб!
