— Том, неужели все такие как Аграус?
— Сейчас таких — более семидесяти процентов населения, Лена. Хотя, последнее время ученые бионики и генетики замечают какой-то микроскопический сдвиг к лучшему.
— Мне трудно это принять, Том. Уровень ваших знаний на порядок выше, чем в моем мире.
— Да, Лена. Но, к сожалению, разбирается в этом ничтожная часть населения. Остальные просто продолжают бездумно пользоваться. Когда-нибудь мой народ восстановится, я верю в это. Но будет это еще не скоро.
— Том, я не могу не спросить. А что ждет меня в вашем мире?
— Ничего плохого, Елена. Разумеется, вы не обладаете теми знаниями, что доступны, например, мне. Но это и не важно. Ни вы, ни ваши дети, не потеряли способность обучаться. У вас есть выбор. Вы можете остаться здесь, пройти обучение, довольно длительное, надо сказать. И работать так, как пристало человеку мыслящему. Можете вернуться домой. Но я уже говорил вам о временном несоответствии. Тут, к сожалению, я не смогу вам объяснить суть — я не темпоротехник. А можете выбрать одну из нескольких планет. Все они малонаселены, но достаточно удобны для жизни. Конечно, есть разница в социумах, но ничего критического. Любой из них будет для вас непривычен, но вы сможете адаптироваться. Так что выбирать вам, скорее, нужно не социум, а климатические условия. Но пока вам совершенно некуда торопиться.
— Том, вы же говорили, что у вас мало людей, умеющих и желающих учится. Зачем вам другие планеты?
— Затем, Лена, что Маранго сейчас просто камера хранения генетического материала. Большей частью испорченного. И мы все это осознаем. А людям нужна родная планета и дом. Мне кажется, больше всего вам подойдет Росток. Я пришлю вам материалы и вы спокойно сможете ознакомиться.
Я прожила на Маранго еще три месяца. Встречалась со многими людьми, разговаривала, смотрела, училась и понимала — я не хочу здесь оставаться.
Туйва, генетик, с которой меня познакомил Том, приятная молодая женщина, несколько раз возила меня на экскурсии. Она прекрасно управляла маленьким воздушным судном и не жалела тратить на меня время. Я видела и прекрасные леса, и чистейшие озера и реки Маранго, но я видела и выжженую стеклянную пустыню на месте взрывов. Видела в учебных материалах сотни вымерших животных и тысячи растений.
Я не хочу бесконечно бороться даже с собой. А каково будет детям?! Нужно быть святым или подвижником, чтобы общаться с нижними слоями общества. Только такие здесь и остаются работать. Потому что Аграусов нельзя бросать без присмотра. Я испытывала раздражение при виде клонов Аграуса. Нет, они не были клонами в прямом смысле. Но целая планета людей, которые просто едят, спят и трахаются…
Я не хотела бы считать этот мир своим домом.
Глава 67
Этот разговор с Томом произошел после очередной экскурсии по миру Маранго. В этот раз моим спутником был Териго — хронотехник. Он пытался объяснить мне разницу между хронотехниками и темпоротехниками, но минут через десять сдался и рассмеялся.
— Смиритесь, Териго — я тоже улыбнулась — слишком далеко ваш мир ушел вперед в техническом отношении.
Мы посещали третий уровень, и я обратила внимание на одну странную, с моей точки зрения, деталь. За те пару часов, что мы провели бродя по местам отдыха и развлечений, я не увидела ни одного ребенка, ни одной беременной женщины. Так что к вечерней беседе у меня назрели вопросы.
— Том, почему дети и семьи есть только на двух высших уровнях?
— Лена, но это же очевидно! Жители нижних просто не способны воспитывать детей. Поэтому в определенном возрасте у женщин и мужчин берут генетический материал, а потом их стерилизуют. Нам ни к чему бессистемное размножение.
— А откуда же дети?!
— Искусственное оплодотворение, искусственная матка. Мы бережем генетический материал. Поэтому у каждого жителя планеты есть не менее двух детей.
— Том, они что, никогда не видят своих детей?!
— Лена, они даже не задумываются о их существовании.
— Том, а кто определяет, какие именно яйцеклетку и сперматозоид скрестить?
— Есть различные программы скрещивания. Хотя, должен сказать, что выход людей, способных к обучению при совершенно разных факторах подбора генного материала — практически одинаковый.
Я помолчала. Эта новость шокировала меня. Нет, безусловно, этот мир нельзя назвать отвратительным. Ну, хотя бы по тому, что сдавших генетический материал людей, то есть, с точки зрения их программ — уже бесполезных, не убивают, как например делали фашисты на Земле, избавляясь от «лишних» людей. Маранго, безусловно, гораздо гуманнее… Только вот мне кажется, что в погоне за наукой они слишком ушли от… от естественной жизни. От природы, что ли…
— Том, а кто воспитывает этих детей? Ну, раз не родители, то кто?
— Биосистемы, разумеется. Если тебе интересно, можем посетить такой дом. Поверь, там все самое лучшее и совершенное. С ними занимаются, следят за здоровьем и играми, там самое лучшее питание, какое только может позволить наша планета. Там все самое лучшее.
— Том, а два высших слоя сами рожают и сами воспитывают своих детей?
— Ну, не с самого начала. Женщины очень редко решаются на естественные роды. Многие из них ведут важные проекты, много работают. Так что большинство предпочитает сдать генетический материал и, года в три-четыре забрать детей.
Мне показалось это просто безумным. Самые важные годы детства, когда дети так беспомощны и нуждаются в любви и нежности, оставить их на автоматы? Пусть и удобные, и занимающиеся с каждым ребенком индивидуально.
— Том, а в высших слоях каков процент отсева детей? Ну, сколько из них потом спустятся на уровни ниже?
— Он несколько меньше, чем у нижних слоев, но тоже велик. Точных данных я не помню, но разница всего процентов десять-пятнадцать.
Я колебалась, сказать или нет? Кто я такая и что я понимаю в генетике и науке? Но больно уж неприятен этот конвейер по производству детей. Даже — отвратителен! Или это у меня гормоны играют?!
— Прости, возможно, тебе покажутся глупыми мои слова… У нас на Земле есть такое понятие — дети-маугли.
— Что это значит?
— Бывали случаи, когда дети, в результате катастроф или небрежения родителей с самого юного возраста воспитывались дикими зверями. Так вот, даже если такой ребенок потом попадал в человеческое общество, он никогда не становился человеком.
— В каком смысле — не становился человеком?!
— В прямом. Эти дети так никогда и не могли научится говорить. Они не чувствовали себя людьми, понимаешь? Даже проведя в обществе людей всю оставшуюся жизнь сохраняли звериные привычки.
— Лена, наши дети прекрасно говорят… Я не вижу связи.
— А я — вижу. Ест что-то такое в отношении матери и ребенка, что, как мне кажется, никогда не заменят никакие автоматы. Надеюсь, своих детей я смогу воспитывать сама?
