Угол сквера. Ларек с фруктами. На открытом прилавке – пластиковые вазочки с ягодой. Мстислав подмигнул:
– Я ж говорил! – и стремительно направился к ларьку.
Яна остановилась в замешательстве, наблюдая, как парень покупает вазочку клубники, что-то шепчет продавцу. Тот, бросив понимающий взгляд на Яну, улыбается и откупоривает бутылку питьевой воды и поливает ягоду. Малиново-розовые струйки стекают на траву. И потом продавец закрыл вазочку горбатой крышкой и передал ее в руки программиста.
– На! – Слава протянул ей угощенье.
Яна медлила, смотрела на протянутую ладонь.
– У меня на клубнику аллергия, – проговорила, наконец, и разочаровано принюхалась. Она вспомнила, как покрывается малиновой сыпью, как слезятся веки, чешется кожа между пальцев и спина между лопатками. Как раз там, где невозможно почесать без посторонней помощи.
Мстислав изогнул бровь, невозмутимо приоткрыл пластиковую крышку, Яну словно гребнем волны накрыл удушающе-свежий аромат:
– Ну и ладно, мне больше достанется, – и отправил в рот самую большую ягоду. – М-м! Вкусная какая! Сладкая! – он зажмурился, простонал от удовольствия так громко и демонстративно, что старушки на ближайшей ко входу в сквер лавочке, стали недобро приглядываться. Еще чуть-чуть и биноклями вооружатся.
Яна потерла запястья:
– Нет, правда. Я сыпью покрываюсь и чешусь. Вся, – она покраснела и сглотнула слюну: ягода пахла так ярко, что сшибала с ног.
Она пахла детством. Тем самым, когда здесь, в Приморье было полно красной и черной икры, а клубника обитала только на приусадебных участках, в теплицах, под пристальным надзором бабушек. У них не было ни бабушек с приусадебными участками, ни, соответственно, клубники. Яркую, волшебно-нежную ягоду с желтыми зернышками на боках Яна видела в учебнике по ботанике. И вот однажды мама принесла коричневый бумажный кулек с мягкими, чуть побитыми ягодами. Осторожно положила его в центре стола и сообщила, что клубнику надо съесть быстро, иначе она испортится. Самые сладкие слова, невероятные. До сих пор слаще тех ягод Яна не пробовала ничего на свете.
– М-м! О! Ах! – издевался парень с труднопроизносимым именем, подглядывая за ней. – Даст ист фантастиш
[17]!
Яна округлила глаза, посмотрела на притихших старушек: те уже начали перешептываться.
– Что за идиотская привычка, стонать, будто сексом с едой занимаешься, – она сделала шаг назад, будто собираясь уходить.
Парень перестал стонать, проглотил клубнику и посмотрел неожиданно серьезно:
– Я бы предпочел этим заняться с тобой, но я тебя боюсь: у тебя рука тяжелая. Моя челюсть до сих пор болит.
Яна почувствовала, как потяжелели, налились стыдом щеки, как от них отхлынула кровь, расплескав смятение по венам. Она прикрыла глаза, прячась от неожиданного откровения этого странного парня и не видела, как он наблюдает за ней. Считывает понятные только ему сигналы: дрожь в уголках тонко изогнутых губ, тень под ресницами, порывистый выдох и выброшенную вперед в порыве спрятаться и защититься руку.
– А-а, черт с ней, с аллергией! Давай сюда свою клубнику! – Яна порывисто схватила вазочку с ягодой.
Они вернулись в сквер, присели на скамейку, чуть в стороне от прохожих. Над головой шелестел листвой старый ясень, деловито ворчал.
– Ну, развлекай меня теперь. Расскажи о себе еще что-нибудь…
– Обо мне не интересно, – он не сводил с нее глаз, ловил каждое движение. Нога, будто приклеенная покоилась на доске.
– Ну, о работе своей тогда, – она прищурилась, с наслаждением выбрала самую спелую ягоду и отправила в рот.
Слава с усилием оторвал взгляд от ее губ, вздохнул.
– А чего про нее говорить. Я ж уже рассказал: занимаюсь аналитикой уязвимости систем, пишу проги, разбираю коды, алгоритмы, неплохо секу в высокоуровневых языках программирования, – он опять исследовал ее лицо, сбивался и с каждым словом говорил все медленнее, как заколдованный следя за женщиной. – Начальство ценит, холит и лелеет.
Яна изогнула бровь, сунула нос в вазочку с клубникой, по-детски поджала губы, выбирая ягоду.
– А как это? – небрежно покосилась на парня. – Просто, знаешь, если ты вообще не понимаешь, о чем речь, что это вообще за зверь такой – высокоуровневые языки программирования, – оно и не впечатляет.
– Ни капельки? – он уставился на ее пальцы: Яна облизала указательный, потом – медленно и вдумчиво – подушечку большого.
– Не-а, – она вернулась к изучению вазочки, медленно потянула за хвостик краснобокую ягоду и по-кошачьи зажмурилась: во рту стало прохладно, сладко. Яна просто чувствовала, как подлый аллерген бежит по венам.
Мстислав с шумом отпихнул ногой доску, та с тихим шелестом закатилась под скамейку и уперлась в основание.
– А-а, пусть оно идет все прахом! – решительно пробормотал и придвинулся к Яне. Его широкая ладонь тяжело легла на ее затылок. Одним молниеносным движением он притянул ее к себе и впился обжигающе-жадным поцелуем.
Яна сделала глубокий вдох и замерла от неожиданности: в одной руке пластиковая вазочка с клубникой, в другой – веточка с надкусанной ягодой. Она только успела развести руки в стороны, чтобы не испачкаться. А Мстислав целовал с неистово и жадно, нетерпеливо сминая ее губы, выпивая испуганное дыхание. Будто у него остался только этот короткий миг, только эта украденная ласка.
Лишь мгновение спустя, осознав, что не получил отпора, будто размяк, губы стали мягче, внимательнее и нежнее.
Яна несмело приоткрыла рот и ответила, чувствуя, как в кровь проникает что-то неведомое, пронизывает насквозь и заводит звенящей пружиной.
Его губы все еще удерживали ее, ладонь упрямо лежала на затылке, не позволяя отстраниться, когда он замер, впитывая последние крохи близости.
– Ян, я не знаю, что мне с этим делать. Но я не смогу просто так тебя отпустить в твою прежнюю жизнь.
Яна опустила, наконец, руки себе на колени, усмехнулась в лицо:
– Что ты выдумываешь? Сколько тебе? Двадцать пять? Двадцать шесть? Мне почти тридцать девять. Слава, я на тринадцать лет тебя старше. Целая жизнь…
Она по-прежнему смотрела в его глаза. Яркие, светлые, ищущие. Шальные.
– На девять, – он поправил ее. – Я на девять лет тебя младше по паспорту. Но это все фигня. Мы ж не пацаны в песочнице, чтобы тягаться, кто старше и у кого штаны длиннее?
Яна поставила вазочку с клубникой между ними, на скамейку. Поправила волосы.
– Слава. Ты забыл то, о чем мы с тобой говорили. О свободе воли. Ты забыл меня спросить, хочу ли, чтобы ты лез в мою жизнь и кроил ее на свой дилетантский вкус, – она порывисто встала, и тут почувствовала его пальцы на своем запястье. Посмотрела строго: – Пусти.
