Дверь распахнулась.
Он тотчас припал к ее жизни, ощущая, как та разливается по жилам, наполняет собой все члены его тела. Волна экстаза угрожающе нарастала с каждым мгновением. Он медленно принял сидячее положение. Да, она ему дорога, но теперь уже слишком поздно.
Она стояла перед ним, дрожа, задыхаясь, готовая в этот же миг принять его.
– Подойди ко мне, Клэр.
Она нерешительно сделала шаг вперед. Он заставил себя подняться на ноги. Она бросилась к нему и обхватила руками. Припал ртом к ее губам и резко раздвинул ей ноги. В следующее мгновение он почувствовал, как по ее щекам покатились слезы – слезы благодарности.
– Красавица! – прошептал он, стискивая ее в объятиях. Откинув ей голову, он принялся, грубо и торопливо, напитываться ее жизнью.
О, сколько ее было! Вскоре она уже переполняла его. И волна взорвалась брызгами. Взревев от наслаждения, он вонзился в ее горячую влажную плоть. Клэр зарыдала от восторга. Экстаз нарастал, застилая глаза, и вскоре его тоже душили рыдания.
– Какая ты вкусная!
Она двигалась в ритм его мощному фаллосу и, заливаясь слезами счастья, кончала снова и снова. Боже, как он изголодался по ней, он был прав в своих предвкушениях. Ничто не насыщало его так, как она. Так пусть же их слияние длится целую вечность. Пусть он без конца погружается в нее, пока она, оседлав его мощное копье, корчится в сладостных муках посреди океана неведомого ей ранее блаженства. Понимая, что она охвачена столь же мучительной жаждой, что и он сам, Малкольм яростно дарил ей оргазм за оргазмом, не давая ни пощады, ни мгновения покоя.
Еще.
Да.
Волны экстаза сотрясали их обоих.
И Малкольм ощутил себя триумфатором. Вот оно какое, могущество!
Теперь в нем было больше силы, чем прежде, и ему не нужно было больше ничего брать.
Эта женщина отдала ему все, эта красивая чужестранка, которую он любил. С диким звериным рыком он кончил в последний раз.
Затем рывком выскочил из нее и отвалился в сторону. Дрожа от избытка страсти и силы, он опустился на колени над распростертым на полу телом и мгновенно почувствовал, что она ускользает от него.
Вместе с разумом вернулся и страх.
Ей было больше нечего ему дать.
Он забрал у нее все.
Они бросились в его темницу. Ройс схватил его за руки, отрывая от Клэр. В эти мгновения Малкольм был намного сильнее его, однако позволил дяде оттолкнуть себя в сторону. Он встал у окна, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Страх не отпускал его. Эйдан накрыл бездыханное тело Клэр одеялом. МакНейл опустился подле нее на колени.
Что он наделал! И с кем – с Клэр! Боже, неужели он ее потеряет!
– Она жива?! – глухо спросил он.
– Что ты с ней сделал? – рявкнул в ответ Ройс.
– Она жива?! – в ужасе крикнул Малкольм. МакНейл даже не удостоил его взглядом.
– Жива, едва жива, – бросил он, не поворачивая головы.
Он возложил на Клэр руки, возвращая ее к жизни.
Малкольм моментально почувствовал, как жизнь понемногу возвращается к ней. Ресницы ее дрогнули, и она прошептала его имя.
У Малкольма отлегло от сердца. Она жива! Их взгляды встретились, и, прежде чем вновь смежить длинные ресницы, Клэр улыбнулась ему.
Он едва не убил ее.
Разъяренный зверь вырвался на свободу, его намерения были исполнены злобы и жажды смерти.
Бездушный зверь…
Ройс с силой хлопнул Малкольма по плечу. Мол, давай, посмотри мне в глаза.
– Ну и который из братьев – бесславное отродье Морэя? – бросил ему Ройс.
Малкольм вздрогнул. Впрочем, Ройс имел полное право задать этот вопрос.
Клэр приоткрыла глаза. Было видно, что она с трудом понимает происходящее, тем не менее нашла в себе силы улыбнуться.
Неужели она не понимает, что он сделал? Как он мог сделать такое?
Ей следует бояться его!
Но боялась не она, а он – боялся самого себя.
– Не двигайся! – велел ей МакНейл. – Ты жива, но пока еще очень слаба. Не трать сил понапрасну.
Видимо, на его лице читалось такое отвращение к самому себе, что Клэр негромко сказала:
– Все в порядке, Малкольм. Я жива.
Он ничего не ответил и, развернувшись, молча вышел из комнаты.
Спускаясь вниз, он набросил на плечи рубаху. Образ полураздетой Клэр, лежащей на полу, неподвижной и мертвенно-бледной, казалось, навсегда отпечатался в его памяти. Впрочем, пусть он там навсегда и останется. Он едва не убил ее. Он забрал ее жизнь.
Состояние было отвратительное. На душе было мерзко. Малкольм был противен самому себе. Слыша, как Ройс следует за ним по пятам, он прошел в зал.
Он решил не обращать на дядю внимания. Подойдя к буфету, налил себе из графина вина. Нет, он понимал, вином ему не заглушить раскаяния, не стереть навсегда из памяти вкус жизненной силы Клэр и тот небывалый экстаз, который он испытал от слияния их тел.
Малкольм спиной уловил пристальный взгляд Ройса и, стиснув зубы, медленно обернулся. В эти мгновения он ненавидел себя так, как никогда в своей жизни.
– Смотрю, ты облизываешься, как кот. Малкольм напрягся.
– Не отрицай. Тебе понравился вкус ее смерти. Малкольм попробовал возразить, но не смог.
– Тебе придется вступить в борьбу с самим собой, – продолжил Ройс. – Ты же поклялся защищать Невинных, а не убивать их.
Малкольм отвернулся. Он предал священный обет, он нарушил Кодекс. Он изведал запретное наслаждение, упивался им, не зная раскаяния.
Ройс схватил его за плечо и резко развернул к себе:
– Только попробуй встать на сторону зла, обещаю, я убью тебя!
Мужчины посмотрели друг на друга. Было видно, что Руари не шутит.
– Если это произойдет, я буду ждать той минуты, когда меня лишит жизни твоя рука, – ответил Малкольм. Его слова прозвучали не менее искренне, что и угроза Ройса.
– Нет, ты переборешь это в себе и уничтожишь Морэя! – оборвал его Ройс и, сняв руку с плеча, отошел в сторону. Казалось, он был готов взорваться от злости.
– Я не примкну к силам зла, – пообещал Малкольм, не до конца уверенный, сумеет ли сдержать слово. – Иначе я умру от позора.
– Ты прав. Ты запятнал себя позором, – сказал Ройс и дрожащей рукой налил в хрустальный бокал вина.
Малкольм еще ни разу не видел Руари в таком гневе.
– Тебе легко говорить, – произнес Малкольм. – Во мне проснулся зверь. Против моей собственной воли.
