— Дорогой, ты знаешь, что должен сделать, пока еще не поздно. И я знаю, ты сделаешь то, что хорошо для Тайрела, потому что любишь его и хочешь, чтобы он наслаждался такой же мирной и счастливой жизнью, как у нас с тобой.
Эдвард был в смятении.
— Я должен думать о будущем, Мэри, на этот раз, прежде чем подумаю о своем сыне!
Мэри встала на цыпочки, схватив его за плечи:
— Ты один из самых умных мужчин, кого я знаю, и ты найдешь способ достичь всего. Я в этом уверена.
Он улыбнулся, обняв ее за талию:
— Я остаюсь марионеткой у тебя на ниточке.
— Неужели? — поддразнила она, и он поцеловал ее.
Зазвучали шпоры, и послышались тяжелые, уверенные шаги в холле.
— Клифф? — в удивлении выдохнул граф; его жена была тоже потрясена.
Один из братьев рассмеялся, Тайрел или Рэкс, а затем они оба крепко обняли Клиффа.
Когда закончился праздничный ужин, мужчины пошли выпить бренди и покурить сигары, а женщины вернулись в гостиную посплетничать. Тайрел стоял один на террасе. Была холодная, влажная ночь; погода была непонятная, переходящая от дождя к дождю со снегом или просто снегу. Он глотнул виски, неспособный чувствовать холод. Ему было так холодно внутри, что ледяные температуры только приветствовались.
Серые глаза встретились с его глазами, очень ранимые, странно обвиняющие и полные чувства вины.
Он выругался, разозлившись на это вспоминание. Неужели он никогда не забудет эту несчастную связь? Или она всегда будет преследовать его? Он осушил стакан и бросил его на балюстраду.
Он отдал Элизабет Фицджеральд свое сердце, целиком и полностью, и он никогда не простит ее за предательство. Первая рана зажила, но остался шрам, который продолжал болеть и гореть и беспокоить его. Некоторое время назад он узнал, что злость может быть утешением, поскольку ее легче вынести, чем горе. Он больше не горевал. Вместо этого внутри себя он злился.
Интересно, подумал он, сколько потребуется, чтобы забыть ее? Забыть ее лицо, ее имя, забыть о ее существовании?
Ты не бросишь меня. Ничего не изменится!
Все изменится, милорд.
Он выругался. Он просил ее не оставлять его, он умолял ее не уезжать, но она не только уехала, не заботясь о нем, она уехала, не сказав ни слова. Ни слова.
Каким же дураком он был. Он на самом деле поверил ее словам, что она любит его; все это было сказано в момент страсти.
— Вы больны, милорд? — озабоченно спросила его невеста откуда-то сзади.
Он моментально напустил на себя безразличное выражение, отогнав все чувства, что у него были. Он повернулся и слегка поклонился:
— Миледи, я в порядке. Надеюсь, вам нравится праздновать Рождество в нашей семье? — спросил он, ловко изменив тему разговора.
Бланш подошла, ее походка была такой грациозной, что казалось, будто она плывет по воздуху. Она слегка улыбнулась ему; у нее постоянно было такое выражение лица.
— Как мне может не нравиться? У вас такая замечательная семья.
Он вспомнил, что она была единственным ребенком.
— Для вас это должно быть очень необычно, такой праздник, с таким большим количеством хулиганов в доме.
Она подняла брови:
— Все ваши братья джентльмены, Тайрел, ваша сестра добрая, а золовка милая. У меня нет жалоб.
Было почти невозможным поверить, что он скоро женится на Бланш. Когда он смотрел на нее, как сейчас, с трудом понимал это. Она была красивая — его беспристрастный взгляд говорил ему это, — а значит, подходила его желаниям. У нее была самая милая внешность. Она очень нравилась его друзьям, родным и соседям. Он был единственным, в ком она не могла пробудить ни единого чувства.
Тайрел никогда в жизни не встречал женщину с таким самообладанием. Ее манера всегда была одинакова. Он сомневался, что ее вообще когда-либо расстраивал какой-нибудь кризис. Он сказал себе, что он не против. Тайрел чувствовал облегчение.
Ему вспомнились серые глаза, смотревшие на него с желанием, и ее дикие, несдерживаемые крики.
К сожалению, как бы сильно он ни презирал ее, его тело возбудилось.
Слава богу, убежденно подумал он, что Бланш не похожа на Элизабет. Она смеялась немного, и смех был спокойным и тихим. Он никогда не видел, чтобы ее глаза блестели от радости или наполнялись слезами; он никогда не видел, чтобы она плакала от радости или горя. И когда он поцеловал ее пару раз из чувства долга, он не мог решить, понравилось ли ей или нет. По правде говоря, его невеста оставалась для него незнакомкой.
Он отвел от нее взгляд. Разумом он понимал, что она — хорошая пара для него. Он бьш уверен, что она никогда не уклонится от обязанности, никогда не ослушается его ни в чем, и у нее точно не было никаких ожиданий насчет его.
Она отличалась от Элизабет, как день от ночи.
Почему он вообще все еще думает о ней?
— Милорд? Вы кажетесь очень несчастным сегодня. Я надеюсь, это не так.
Он вздрогнул, но стоял неподвижно; это стоило ему огромных усилий.
— Вы подхватите лихорадку, миледи, от такой ночи. Думаю, нам лучше зайти внутрь.
Она встретилась с ним взглядом и помедлила.
— Милорд? На самом деле я вышла сюда, потому что мы должны поговорить.
— Пожалуйста, — сказал он, понятия не имея, что она хочет обсуждать в такой час.
— Недавно мой отец почувствовал себя не очень хорошо.
Тайрел не знал.
— Он болен?
— Не знаю, — ответила она, и он видел, что она действительно беспокоится. — Он жаловался на усталость. Хоть это и естественно для мужчины в его возрасте, вы знаете, какой он выносливый.
Внезапно он догадался, чего она от него хочет.
— Вы хотите поехать домой, — сказал он, и это не было вопросом.
Даже когда говорил, он чувствовал облегчение.
Бланш выглядела взволнованной, словно ее поймали в том месте, где она не должна быть.
— Я знаю, мы планировали провести праздники вместе в Хэрмон-Хаус. Ваша мама приложила огромные усилия, чтобы обеспечить мое пребывание.
— Все в порядке. Если ваш отец плохо себя чувствует, вы должны поехать домой и позаботиться о нем. Графиня конечно же поймет.
Он улыбнулся Бланш, и это было искренне. Было хорошо улыбаться так снова.
— Я вызову вашу карету, — сказал он.
Она вспыхнула и не избежала его взгляда.
— Я уже вызвала карету, потому что была уверена: вы поймете. Я правда должна навестить отца. Но мне нужно попрощаться с вашей семьей. Я уеду через несколько минут.
