А значит, Лили говорит маме правду:
– У него все в порядке.
Рут усаживается на двухместный диванчик, который когда-то принадлежал ее матери:
– Есть подвижки с повышением?
– Хочешь еще чаю?
– Присядь.
Лили садится на кровать.
– Расскажи мне. Я тут взаперти. Расскажи что-нибудь.
И Лили рассказывает об эпопее Адама с разведением рыб, которая уже не выглядит пустой затеей. Она обрисовывает место действия: лагерь к западу от Ки-гали. Описывает трудности и коллег-скептиков. Потом свою роль в сюжетном повороте: как после похода в пиццерию ей пришло в голову, что Хэл («папа одного мальчика в театральном кружке у Рози») может помочь Адаму. Адаму нужен специалист по рыболовному делу, который не был бы против его проекта, а Хэл – рыбак. Лили знала даже, что у него есть опыт работы с прудами для разведения рыбы. Хэл обмолвился об этом в пиццерии. А еще он сказал, что участвует в каком-то проекте по ремесленному производству морских водорослей в проливе Лонг-Айленд, для тех, кто ест только местные продукты. И знает кучу народу, что тоже лишним не будет, решила Лили. Она устроила Адаму встречу с Хэлом, и дело пошло: Адам привлек Хэла к проекту как консультанта, теперь они то и дело встречаются обсудить дела и заодно пропустить по стаканчику. «Ты точно не против?» – спрашивает Адам каждый раз, потому что очередная встреча с Хэлом значит, что Лили будет укладывать детей в одиночку. И хотя Лили могла бы возразить, она полностью поддерживает такое развитие событий, ведь оно избавляет ее от чувства вины и помогает Адаму продвинуть проект. Ему пока окончательно не дали зеленый свет, – говорит она Рут, – но благодаря спонсору, которого привел Хэл, на прошлой неделе они получили солидный грант. Теперь смогут собрать больше пожертвований и утихомирить сомневающихся.
– А что за человек этот Хэл? – спрашивает у нее мама, словно все остальное не имеет значения.
– Обычный.
Хорошо, что Лили познакомила Хэла с Адамом. Вот и пригодилось. Так думать меркантильно, но ведь меркантильность лучше безумия? Подруги, которым изменяли мужья, уверяют, что измена непременно связана с обстановкой дома. Однако Лили начинает казаться, что они не правы: можно хотеть чего-то одного и в то же время – совсем другого.
– У мужчины должны быть друзья, – говорит Рут. – Вот у твоего отца друзей совсем не было.
– М-м-м, – отвечает Лили.
– Адам – хороший отец.
– Да. – Лили замечает, как мама сползает набок на диване, выпрямляется – и снова сползает. Ей явно неудобно, наверное, даже больно. Вид у нее смущенный. Нечасто Лили приходилось видеть маму смущенной. Ей и самой становится неловко. Она смотрит в сторону, чтобы у мамы было немного личного пространства.
– Адам в прошлые выходные приходил с Рози, – продолжает Рут. – Как он на нее смотрел… У меня дыхание перехватило. И когда он ее новорожденную взял на руки… Помнишь?
– Конечно. – На самом деле Лили помнит смутно. У них есть фотографии, они и служат как память. Мамина неуемная энергия начинает раздражать и тревожить. С каких пор Рут употребляет выражения вроде «дыхание перехватило»? С каких пор предается меланхолическим воспоминаниям? Теперь Лили уверена – мама умирает.
– Все это следствие заниженных ожиданий, – продолжает Лили. – Видя, как женщина с любовью и нежностью держит ребенка, никто не говорит: «Какая прекрасная мать!» И ты ни разу мне не говорила: «Ты так смотришь на своих девочек, что у меня дыхание перехватывает».
Рут, опять скособочившись, внимательно смотрит на дочь.
– Извини.
– Не надо извиняться.
– Ладно.
– Ладно.
Они молчат. Лили глотает слезы.
– Можно мне еще чаю, милая?
– Конечно.
– И вот, возьми, пожалуйста. Повесишь по дороге?
Лили не заметила, что мама до сих пор держит полотенце, которым вытирала руки. Рука у Рут дрожит, как будто протягивает не полотенце, а гирю. Потом она сдвигается к самому краю сиденья и рывком встает. С трудом залезает в кровать.
– Ох, Лили, до чего же я устала. Вот только что было лучше, а сейчас снова выжата, как лимон.
Лили краем глаза следит, чтобы мама улеглась, потом идет вешать полотенце. Стикеры, наклеенные на стену, всё еще на месте – напоминание о спуске с возвышения, на котором стоит унитаз («Ступенька! Будь осторожна! Мы тебя любим!»). Мама сразу сняла все те, что Лили повесила, когда Рут вернулась из больницы, а эти не тронула – уже неделю висят.
– Зря я так, – говорит мама, когда Лили выходит из ванной.
Лили, не очень понимая, о чем речь, берет чашку.
– Мячики, – продолжает Рут. – Не надо было так. Жестоко это. Правильно он разозлился.
– Ты же сказала, он не возражал.
– Люди вроде твоего отца выражают недовольство другими способами.
– Какими?
– Он налево ходил.
Лили ждет продолжения. Но Рут молчит.
– Хочешь сказать, что он тебе из-за мячиков изменял?
Рут натягивает одеяло до самого подбородка. Совсем малюсенькая.
– И правда… Как-то по-дурацки звучит.
– Вовсе не по-дурацки. Просто это не так. Замерзла?
Рут кивает.
– Принесу чай.
– Лили.
– Да.
– Хочу, чтобы ты знала – отец не сам ушел. Это я его выгнала.
– Ладно, – отвечает Лили машинально.
– Ладно, – вторит мама.
Лили вспоминает Адама с Вирой. Ушла Вира сама или Адам ее прогнал? Разве это имеет значение? Итог все равно один. Нет отца Лили. Нет Виры. Интересно, мама пытается таким образом Лили приободрить или предостеречь? А может, Лили тут вообще ни при чем. Просто мама хочет, чтобы она знала. «Это дело моих рук».
Лили спрашивает мягко:
– А зачем ты всем говорила, что он ушел?
– Это была единственная версия, которую приняли бы мои родители.
Лили смотрит на маму еще немного, потом выходит за чаем. Прямо за дверью стоит Джун. Вид у нее усталый, но абсолютно счастливый.
– Я всё, – говорит она, забирается на кровать к Рут и залезает к бабушке под одеяло. Обнимает Рут и смотрит на Лили. – Я тут побуду. Забирай Рози и приходи.
– У Рози еще целый час учеба, – отвечает Лили. – Пойдем вместе.
– Я тут побуду.
– Хорошо, побудь немножко. Потом бабушке надо отдохнуть.
– Пусть остается. – Рут похлопывает одеяло с другой стороны от себя. – Иди, Лили, милая. Полежи с нами.
– Я хотела тебе чай принести.
– Чай подождет. Я уже согрелась.
