– Это был паровозный свисток. – Рядом с Кошкой, поддернув джинсы, уселась ведьма-альбинос с суровым лицом, с одной стороны исполосованным шрамами. Дать ей можно было сколько угодно – от восемнадцати до сорока восьми. – Он-то их и цепляет. Всегда. Старая-престарая история, Закидон, да и не особо интересная. – Она похлопала Кошку по коленке. – Вот тебе лучший совет на все времена: держись от дорожки железной подальше. Коли будешь долго слушать поезда, не станет тебе возврата. Может, поначалу это и забавно – как свободы глоток, но уж точно не для меня, ясно как скорбь.
– Не слушай ты Бесси Поезд-Ушел, – влез Закидон. – Я разъезжал по железке туда и сюда, круче всего отрывался на кукушках. Ничто с этим не сравнится.
Рядом с Бесси материализовалась женщина-хайнт и спросила:
– Новенькая? Ей правила объяснили?
Бесси Поезд-Ушел покачала головой:
– Сейчас расскажу. Слушай внимательно, девонька: вся еда, которая у тебя с собой, идет в общий котел. Все лица мужского пола сидят на привязи. Все новенькие после еды развлекают лагерь.
– Развлекают? – У Кошки в вещевом мешке лежало несколько энергетических батончиков, и она отдала их Бесси Поезд-Ушел, а та – Закидону. – Как именно?
– Да как угодно, – развела руками Бесси. – Песней, танцем, синхронным летанием. Крыльев я у тебя не вижу, значит летание отпадает. Карточные фокусы, если умеешь, и притом хорошо.
– А что, если я ничего не умею?
Ведьма ухмыльнулась, обнажив неровные ряды заточенных остроконечных зубов:
– Развлекать все равно придется. Только вот как – тут уж мы решим.
Кошке не очень понравились эти слова. Но она кивнула. Выбора, в общем-то, не было. Чтобы сменить тему, она спросила Закидона:
– А как ты оказался здесь?
– Банальная история, – ответила за буку хайнтка. – Был здесь еще до всех нас. Хотя легенда гласит, что Закидон бродяжничал и грабил пьянчужек, и сцапали его, когда полез куда не надо. Я слыхала, он и по железке-то ни разу не катался.
Закидон мрачно на нее посмотрел:
– Всяк заливает, о чем не знает, и Ханна Букса ничем не лучше остальных. Когда-то этот лагерь был роскошным эгалитарным местечком. Мы все друг с дружкой ладили – мужчины, женщины, хайнты, теплокровные. Один за всех, и все за него, делились по-братски. Но то раньше. Всякое случалось. Кое-кто из парней пристрастился на досуге подвернувшиеся юбки задирать, если вы понимаете, о чем я. И тогда дамочки начали в лагере сами заправлять. Я быстро выучился держаться от них подальше. С некоторыми здешними сучками лучше не связываться…
– И ты об этом не забывай, – вставила Бесси Поезд-Ушел.
– …порежут и глазом не моргнут. Так что я их обходил стороной. Мне женской ласки и не надо. Моя единственная любовь – поезда. Узнал я, что товарняки ходят туда, куда не забираются пассажирские, а экспрессы – и того дальше. Есть еще скорые без машинистов и вообще без никого – эти носятся как хотят, подалее экспрессов. Почти никому не под силу на них прокатиться – так быстро мчат. Но я скумекал, как это сделать, и разъезжал на полную катушку. Видел океаны краснее крови, горы из чистого алмаза. Бывал в таких краях, о которых вы и не слыхивали никогда, – Сагеней, Сибола, Такамагахара, Покипси, Ла-Сьюдад-Бланка…
[41]
– Слыхом о таких не слыхивала и в них не верю! – усмехнулась хайнтка.
– Ночую я как-то в Алмазных горах на берегу ручья (вода на вкус – чистый виски, только на утро похмелья нет), никого не трогаю, и вдруг мчится мимо поезд, каких я раньше не встречал.
– Да неужели? И как же он выглядел? – спросила Ханна Букса.
– Будто из лунного света сделан. – Голос у Закидона стал мечтательным. – Или изо льда. Вроде как сиял он. Быстро ли шел? Сверхбыстро! В два с лишним раза быстрее всех тех, на которых я катался, а я уж говорил, что катался на самых лучших. От него рельсы звенели, ей-ей. Воздух дрожал. Просто умопомрачительно.
– Теперь заведет свою волынку про свисток, – сказала Бесси Поезд-Ушел таким голосом, будто слышала эту историю, и не раз. – Слаще звука ты в жизни не слыхивал, да?
– Логично. Такой-то поезд? Сладчайший, чистейший звук. Будто Богиня до оргазма додрочилась… И вот говорю я себе: на этом гребаном поезде ты просто обязан прокатиться. Только вот как? Долгонько голову ломал. Потом смекнул: локомотивы же ничем не отличаются от остальных прочих – должны спариваться, чтобы не вымерли. Я ничего такого не слыхал, не видал. Значит, делают они это в укромном местечке. А где найдешь местечко укромнее Алмазных гор? И вот просидел я там в одиночку больше года, смотрел, ждал, вынюхивал. Подфартило мне: фрукты там – круглый год. Сладкие – от одного взгляда десны кровоточат. Так я зубы и растерял. Уж плюнул было совсем, но тут в ночи проехал мимо тот призрачный локомотив (в пятый раз его тогда увидел), а следом второй, нагоняет, только вот она белая, а тот второй – черный. Я – к путям. А там женщина стоит – самая что ни на есть обычная. И вот я…
– Я-то думала, ты нам расскажешь, как очутился здесь, прикованный к бревну, – перебила Ханна Букса.
– Да какого хера это важно вообще? – огрызнулся Закидон. – Важно то, что был я король бродяг, наисвободнейший фей во всей Фейри и самый первый (та женщина не в счет – вы бы поняли, кабы дали договорить), кто прокатился на Белом Локомотиве! Вот кем я был. Королем. А вы со своей жизнью что сделали? А? А?
Пока Закидон рассказывал, сидевшая на бревне девчушка все играла на своей флейте. Теперь она убрала инструмент и сказала:
– Жрачка вроде готова.
И застучала поварешкой по пустому котлу. Из палаток и хижин потянулись бродяги с чашками и тарелками в руках.
В качестве жрачки была водянистая похлебка из консервированных овощей и благотворительной тушенки. Кошка едала и похуже. Поскольку она была новенькой, во время трапезы вокруг нее собрались бродяжки. Бесси Поезд-Ушел любила почесать языком, и вскоре все уже знали про Кошку абсолютно все. Хотя знать-то было особенно и нечего. Но теперь каждая рвалась ее просветить.
– Если долго этим ремеслом промышляешь, – сказала какая-то хайнтка, поднимая руку, на которой не хватало двух пальцев, – пальцев можно лишиться. Тут уж ничего не попишешь. Я считаю, мне еще свезло: нога зато цела.
