– После того, что она со мной сделала? Ну уж нет.
В ту ночь Кошка отправилась спать пораньше, в том числе чтобы избежать встречи с Дахут. Когда она уже проваливалась в сон, из темноты послышался голос:
– Было зажжено три свечи. Две задуты.
Кошка резко села на постели – точно так же, как и в прошлый раз. Но комнату осматривать не стала – знала, что найти говорившего не получится.
– Кто ты? Чего пытаешься добиться? Я тебя не боюсь. Нет. Совсем не боюсь!
Как и раньше, никто не ответил.
Может быть, из-за странного голоса, а может, и нет спала Кошка беспокойно. Один сон вышел особенно отчетливым: она плыла в болотной воде, побуревшей от танина и почти непрозрачной. Набрав в грудь побольше воздуха, нырнула и погрузилась гораздо глубже, чем это было возможно в реальной жизни.
Сперва ничего не было видно. Потом в мутной воде замелькало что-то белое, неуловимое, будто зарница; оно описывало круги, появлялось и исчезало. Прямо перед Кошкой возникла змеиная голова с яркими, словно фонари, глазами и широко распахнула пасть, демонстрируя ряды игольчатых зубов. Мгновенно – так, что Кошка не успела и пальцем шевельнуть, – змей обвился вокруг нее. Чешуйчатая шкура оказалась не сухой и прохладной, как у земных рептилий, но скользкой и влажной. Кошка рванулась на свободу, змей сжал кольца, и остатки воздуха вылетели из ее груди вихрем пузырьков. Раздвоенный язык защекотал ей ухо, а потом голос, мужской и вкрадчивый, сказал:
– «Venit» означает «Он входит».
И тут-то Кошка поняла, что она совершенно голая.
Проснулась она от отвращения и страха, вся в поту, хватая ртом воздух; накинула халат и отправилась на поиски чего-нибудь, что помогло бы успокоиться.
Слуг отпустили, весь город пребывал под властью сна. Не светилось ни единого окошка. В кладовке удалось раздобыть коробку с крекерами, сыр и полбутылки дешевого столового вина. Кошка положила еду на тарелку, налила вина в бокал и отправилась в общую комнату.
– Меня ищешь? – спросила Дахут.
От неожиданности Кошка дернулась и чуть не разлила вино.
– Что ты здесь делаешь?
– Занималась сексом с твоим братом. Но он уснул. – Дахут взяла из Кошкиных рук бокал и сделала глоток. – Вот я и подумала, самое время нам с тобой поговорить.
Она протянула бокал обратно. Кошка поставила его на столик, решительно и бесповоротно.
– Мои родители, – начала Дахут, – поженились в тот день, когда отец завоевал Ис. Отец овладел матерью на глазах у собравшихся горожан. Она целиком и полностью покорилась его воле. Так жители города поняли: восстание обречено. Никакого отношения к любви этот союз не имел: отцу нужно было упрочить власть, матери – прожить достаточно, чтобы обеспечить продолжение рода. Они заключили договор. Так родилась я. В тот день, когда у меня впервые начались месячные, весь город праздновал это событие. Звонили колокола, для бедноты устроили кровавые пиршества. А потом, согласно условию, которое поставила мать, выходя замуж, ее умертвили. Отец удавил ее собственноручно – из-за ее благородного происхождения, а еще потому, что привязался к ней. В тот вечер мы вдвоем разделили за трапезой ее мозги. По лицу отца катились слезы, и он их не скрывал. Я не плакала. Именно тогда я впервые поняла, что когда-нибудь стану лучшим правителем, чем он… Ты, наверное, гадала, почему я такая, какая есть. Теперь ты знаешь.
– Я никогда не гадала и никогда не спрашивала. Зачем же ты мне все это рассказываешь?
– Потому что у нас почти не осталось времени, чтобы примириться! Повеяло переменами, подходит к концу эпоха. От погибели Ис отделяет один лишь вздох. Ты, конечно же, это чувствуешь. Но быть может, еще можно все уладить миром. У меня имеются кое-какие силы, а мой отец принадлежит к великим мира сего. Если мы… – Она замолкла. – Только посмотри! Я пролила вино на платье. Нельзя же так идти!
Прищелкнув пальцами, Дахут материализовала ведущий в ее покои мост.
– Перекуси и одевайся. У нас впереди длинная ночь.
Кошка совсем не торопилась. Но когда она наконец перешла по призрачному мосту в небоскреб напротив, оказалось, что любовница ее брата все еще не готова. Дахут показала Кошке два платья:
– Рубиновое или изумрудное?
– Изумрудное.
Дахут повернулась к ней спиной:
– Расстегни меня.
Когда Кошка помогла с молнией, эльфийка сбросила старое платье и оттолкнула его ногой в сторону – потом кто-нибудь уберет.
На столе под заросшей ракушками латунной вазой с яркими сабеллидами Кошка увидела Хольмдельский Рог. Он светился внутренней энергией, и из-за этого все вокруг казалось тусклым и серым. Кошкины пальцы зазудели от желания к нему прикоснуться.
Дахут, поправляя платье перед огромным, в полный рост, зеркалом, бросила через плечо:
– Возьми, если хочешь. Сломать его тебе не под силу. Можешь даже что-нибудь сыграть! Известные тебе песни не окажут ровно никакого эффекта.
«Неужели женщина, – подумала Кошка, когда руки, словно без ее участия, поднесли Рог к губам, – может столь беспечно искушать судьбу, как это сейчас делает Дахут?» Тело набрало в грудь побольше воздуха. Пальцы легли на дырочки. Губы разошлись. А потом, хотя сама Кошка ничего не делала, полилась мелодия. «Jesse come home…»
[142]
Кошкино дыхание, заурядное, полное всевозможных примесей, пройдя сквозь Рог, превратилось в поразительной чистоты музыку. Она закрыла глаза, чтобы насладиться ею сполна.
«There’s…»
Кто-то вырвал Хольмдельский Рог из ее рук.
– Кто тебя послал?! – Дахут вцепилась ногтями Кошке в плечи. Лицо ее было так близко, что чувствовался запах пудры и помады. – Говори же, или я вырву зубами твои кишки! – (Кошка видела перед собой лишь ее глаза, в которых плескалась дикая смесь ненависти и страха.) – Ты сама бы не догадалась такое сделать. Кто за это в ответе?
Кошка поднесла руку к губам и почувствовала вкус крови. Она молчала.
Дахут оттолкнула ее – не с силой, а мягко.
– Какой от этого прок? Все кончено, мы все просрали, и ничего тут не попишешь.
– Я сыграла только пять нот, – сказала Кошка.
– Пять! И трех бы вполне хватило. Что ж, что сделано – то сделано. Нет смысла тебя винить. Тебя превратили в оружие, направили на меня и спустили курок. Можно с таким же успехом винить пулю в смерти лорда Бальдра.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Конечно не понимаешь. Ты так же безвинна, как была я, когда по моей милости произошла та катастрофа. А теперь ты выпустила Белого Змея и, вероятно, думаешь, что сделала это из прихоти, по собственной воле. Но этот миг близился уже очень-очень давно… Я начала рассказывать тебе историю гибели Иса. Но твой брат перебил меня, и я не успела добраться до самого важного – того момента, который наступил через много-много лет, когда я собрала воедино все подсказки и поняла, сколь хитроумны были заговорщики, сколь долго и искусно сплетали они свою сеть. Та женщина-шкипер, которая привила мне в юности любовь к океану. Тот слух о морском змее, белом, как слоновая кость, из-за которого я вышла в море тогда, когда при обычных обстоятельствах осталась бы на берегу. Тот торговец древностями, который продал мне старинный кодекс, где по чистой случайности упоминалось, как воспользоваться Хольмдельским Рогом, – как раз в тот момент, когда я более всего жаждала это узнать. Все сошлось воедино, и я оказалась там, где оказалась, – соблазнила принца Бентоса и подтолкнула его к измене. Когда Бентос украл Рог, Императору Приливов оставалось лишь заточить его. Просто, чтобы показать остальным сыновьям, как карается измена. А в заточении принц Бентос вполне мог послужить центральным якорем, удерживающим сеть врат и мостов между Фейри, Земью и Эмпиреем.
