— Вы должны расслабиться.
— Это легче сказать, чем сделать.
— Почему?
Ответа у Эдварда не нашлось, поэтому он просто поерзал на стуле, пытаясь найти удобную позу и слишком остро чувствуя, что Софи внимательно рассматривает его. Эдвард нервничал, словно она раздевала его взглядом. Бог знает почему так было, ведь сам он тысячи раз смотрел на женщин именно так, раздевая их взглядом, но сейчас что-то пугало и смущало его. Пульс его забился немного быстрее обычного, а в паху ощущался подозрительный прилив крови. Он не должен думать ни о чем подобном, особенно сейчас, когда они с Софи наедине.
Эдвард решительно отбросил неподходящие мысли. Он обещал позировать. Конечно, ему куда сильнее хотелось поцеловать Софи, обнять, но он помнил их последний поцелуй и знал, что это слишком опасно. Их следующий поцелуй должен быть куда более целомудренным. Ч-черт! Идея нелепая, ведь не может же он прямо сейчас наброситься на Софи…
Эдвард глубоко вздохнул. Он не должен думать ни о чем подобном. Не должен, если хочет позировать.
Кроме того, ничего возбуждающего, эротичного нет в том, что она делает, — она ведь просто пишет его портрет, черт побери. Это лишь его самого одолевают бесстыдные мысли. Наконец Эдвард устроился на стуле поудобнее и посмотрел на Софи, ища ее одобрения.
— Эдвард, — попросила она, — вы не могли бы развалиться?
Лицо Эдварда вытянулось.
— Развалиться?..
Это слово мгновенно нарисовало ему образ постели.
— Да. Когда мы обедали в тот день, вы сидели на стуле развалясь, вы были полностью расслаблены, уверены в себе, вы казались немного небрежным и в то же время невероятно элегантным и… и мужественным. Я хочу написать вас именно так, в таком настроении.
— Боже! — пробормотал Эдвард, и его мужское естество мгновенно напряглось и окаменело. Он нервно вздохнул, глядя в глаза Софи и гадая, удастся ли ему пережить ближайшие часы. Восхищение девушки привело его в такое состояние, в какое не приводила никогда ни одна из женщин с помощью рук, губ и прочих деталей женской анатомии. Ох, если бы Софи когда-нибудь коснулась его рукой — или губами, коснулась бы одного из тайных изгибов его тела… Эдвард представил, что бы с ним тогда произошло…
Он тихо выругался и рванул воротник рубашки — хотя предпочел бы сорвать с себя брюки.
— Что-то не так? — Софи была сбита с толку и начала сердиться.
Эдвард постарался улыбнуться.
— Похоже, вам не так-то легко угодить, — пробормотал он, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и ослабляя узел галстука.
Но Софи не догадывалась о причинах его нервозности. Она улыбнулась:
— Да, вот так гораздо лучше. Знаете, у вас талант к позированию.
Эдвард коротко и резко рассмеялся. Софи начала работу, продолжая говорить:
— Я, конечно, не стану писать нас обоих… только вас одного. Вы будете очень близко к зрителю. Будете занимать большую часть холста, теперь я легко с этим справлюсь, раз уж вы тут, передо мной. — Голос Софи чуть вибрировал от возбуждения. — Это будет немного необычная композиция, зрителю покажется, что он стоит почти рядом с вами, словно он находится внутри холста… — Софи широко улыбнулась, выглядывая из-за мольберта. — Честно говоря, я надеюсь, что зритель решит, что он очутился прямо в ресторане «Дельмонико», а может быть, даже разговаривает с вами!
Страсть, с которой она отдавалась работе, поразила Эдварда, она словно непосредственно передавалась ему.
— Вы взялись за сложную задачу, не так ли? — пробурчал он. Ее голова то и дело высовывалась из-за мольберта, Софи окидывала Эдварда внимательным взглядом и продолжала писать.
— Да, задача сложная, но я намерена с ней справиться. — Она нахмурилась, прищурила глаза. — Ваш портрет… Хочу, чтобы это действительно было похоже на вас… нечто необычное… выдающееся.
Эдвард в очередной раз глубоко вздохнул. Софи скрылась за мольбертом, и Эдвард воспользовался этим, чтобы поправить брюки. Ведь она всего лишь писала его портрет, черт побери, просто портрет, но он уже возбудился так, словно они лежали вдвоем в постели, обнаженные, в страстном объятии. Он совсем не был уверен, что сможет просидеть вот так еще хотя бы несколько минут, не говоря уже о часах. Ну зачем она так открыто восхищается им? И почему это так сильно на него действует? Ведь Софи полностью сосредоточена на работе, отдает ей всю свою энергию. Эдвард сомневался, чтобы девушка могла сейчас думать о чем-либо, кроме живописи.
Но никакая логика не могла изменить того странного факта, что каждое прикосновение кисти к холсту Эдвард воспринимал всей своей кожей.
Софи снова выглянула из-за мольберта, ее щеки слегка порозовели.
— Эдвард, вы не могли бы расстегнуть пиджак?
Его пробрало холодом. Он испугался.
Глаза Софи сияли.
— Ну да, в тот день ваш пиджак не был расстегнут, но, понимаете, на нем образуются такие складочки, они будут не слишком хорошо выглядеть на портрете.
Эдвард перевел дыхание. Ничего, сеанс скоро закончится. Отказаться позировать он не мог — но и продолжать был не в состоянии. Софи вот-вот поймет все, поймет, что с ним сделали ее слова, ее восторг, ее уникальная личность. Он расстегнул пиджак. Прежде он никогда не смущался своей сексуальности, но теперь почувствовал, что щеки его покалывает жаром.
Но Софи была слишком погружена в работу. Прежде чем он понял это, девушка подошла к нему и поправила на нем пиджак, чтобы тот выглядел как можно живописнее. Ее рука случайно коснулась бедра Эдварда. Как ему хотелось бы, чтобы это движение было намеренным! Задержав дыхание, он неотрывно смотрел на Софи и уловил тот момент, когда девушка вдруг поняла, что его мысли весьма далеки от живописи. Щеки ее вспыхнули, руки замерли. Она испуганно посмотрела на Эдварда.
Эдвард встретил ее взгляд:
— Софи…
— Я… я надеюсь, вы ничего не имеете против, — неуверенно произнесла она. — Я… это… — И она повернулась, чтобы отойти к мольберту.
Эдвард схватил ее за руку, не дав ускользнуть.
— Вы же знаете, что бы вы ни делали, я никогда не буду иметь ничего против, — сказал он охрипшим голосом.
Она чуть вздохнула. Грудь ее поднялась в глубоком вздохе.
— Эдвард, мы же работаем…
— Но я, похоже, не слишком хорошо справляюсь с делом, — пробормотал он, едва удерживаясь от того, чтобы не усадить ее к себе на колени. — Наверное, вы уже поняли это?
Он невольно опустил глаза, ее лицо стало пунцовым.
— Я понимаю лишь, что вы лучший натурщик, которого мне приходилось видеть, — негромко ответила она.
Волна мужской властности накатила на Эдварда.
— Иди ко мне, Софи, — почти приказал он. Девушка не шевельнулась, застыв в нерешительности, и тогда Эдвард, улыбнувшись, потянул ее за руку, и Софи очутилась там, где он хотел, — на его коленях.
