После «Дельмонико» Софи написала еще несколько жанровых картин и портретных композиций. Она писала Рашель, Поля, сцены из жизни художников, но в то же время снова и снова возвращалась к Эдварду. Она даже написала его обнаженным, как ей того давно хотелось. И все свои волнения, всю силу своих чувств Софи вкладывала в картины.
Андре Волар купил «Дельмонико» сразу же, как только увидел эту работу, и выставил ее для продажи. Привел его Поль, пришедший в восторг от картины. А Волар, узнав, что Софи уже продала некоторые свои работы Дюран-Ру в Нью-Йорке, заплатил ей тысячу франков. Поль заверил Софи, что если она не заключала контракта с Дюран-Ру, то вправе продавать свои работы кому захочет.
«Дельмонико» мгновенно вызвал шум и разговоры в мире искусства, хотя его еще не купили. Рашель гордилась Софи, как курица гордится цыпленком. Она говорила подруге, что все профессиональные художники и любители ходят в галерею Волара, чтобы взглянуть на эту работу, восторгаются изумительным цветом, и о ней постоянно говорят во многих салонах и мастерских. В конце концов старший Дюран-Ру, Поль, которого Софи до сих пор в глаза не видела, явился к ней в студию, желая увидеть все работы молодой художницы. Видимо, его визит был вызван тем, что между Воларом и Дюран-Ру существовало постоянное соперничество: Дюран-Ру имел куда большую известность и больший успех, но он был и более консервативен в выборе работ, которые покупал.
У Софи было в тот момент несколько законченных портретов Рашель и Поля, сделанных пастелью, и еще она заканчивала большую работу маслом — портрет обнаженного Эдварда. Дюран-Ру купил все чохом, включая несколько рисунков, и пытался убедить Софи, что она должна иметь дело только с ним. Художница обещала подумать об этом, ее разрывали сомнения, она просто не могла поверить в происходящее. Перед уходом Дюран-Ру намекнул, что мог бы устроить большую персональную выставку ее работ. После этого Софи несколько ночей подряд предавалась мечтам об успехе своей выставки… И в этих мечтах с ней рядом всегда был Эдвард, сияющий от гордости.
— Андре говорил мне, что «Дельмонико» вызывает большой интерес, — сказал Веро, когда они с Софи вышли из дома.
Софи вскинула голову:
— В самом деле?
— Да, за последние две недели уже несколько его постоянных клиентов приезжали посмотреть эту работу.
Софи старалась не слишком обольщаться надеждами. «Дельмонико» был выставлен в галерее с января, но до сих пор не продан, а та радость, которая вспыхнула в душе Софи, когда ею заинтересовались сразу два знаменитых торговца картинами, давно угасла.
— Жак Дюран-Ру прислал мне письмо. Портреты моего отца и Лизы проданы в Нью-Йорке анонимному покупателю.
— Отличная новость! — улыбнулся Поль.
На улице было так тепло, что Софи сбросила шаль. Стоял теплый весенний день, на газонах пестрели венчики полевых цветов, на подоконниках, в аккуратных горшочках и ящичках, расцветали герань и анютины глазки. Софи с Полем прошли через площадь Абисси, мимо старого, обветшавшего здания, в котором жили многие бедные художники Монмартра, в том числе и друзья Софи. В дверях лавок стояли торговцы в жилетах и фартуках — букинист, антиквар… Они приветствовали молодую художницу и Поля, идущих мимо, и Софи отвечала на их улыбки и кивала.
Поль серьезно посмотрел на девушку.
— Как ваша семья, Софи?
— Думаю, Лиза влюблена. За ней в последнее время ухаживает Юлиан Сент-Клер, маркиз Коннут. Судя по ее письмам, он изрядно вскружил ей голову.
Поль фыркнул.
— А ваша матушка?
Софи сразу напряглась.
— Ну, она требует, чтобы я уволила Рашель.
Они повернули за угол. К ним подбежал маленький мальчишка и стал клянчить деньги. Софи дала ему монетку.
Миссис Крэндал весьма неодобрительно отнеслась к новой компаньонке Софи. И не пожалела слов, расписывая миссис Ральстон, что Рашель не только натурщица, но и насквозь испорченная нахальная девка. Прибыв в Нью-Йорк, вдова прямиком отправилась к Сюзанне, чтобы рассказать об ужасной богемной жизни на Монмартре и о пороках Рашель. Сюзанна тут же написала Софи, требуя, чтобы та прогнала Рашель; мать запрещала Софи вообще иметь дело со свихнувшимися хулиганами, которые воображают себя художниками и поэтами и пьянствуют в кабаках, замаскированных под кафе.
Но Софи успела привязаться к Рашель, полюбила ее и не имела ни малейшего намерения с ней расстаться. Софи ответила матери, что миссис Крэндал все чересчур преувеличила. Хотя, честно говоря, окружение Софи и вправду могло показаться теперь странным, необычным. Но все эти молодые люди были искренне преданы искусству.
И Софи не собиралась куда-то переезжать. Она чувствовала себя счастливой — настолько, насколько это вообще было для нее возможно.
Поль и Софи задержались на перекрестке, ожидая, когда возница сдвинет с места старого конягу, тащившего доверху нагруженную телегу. Поль взял Софи за руку.
— Ваша матушка приедет? Вам сейчас не следует быть одной.
Софи чуть резковато ответила:
— Я не одна. У меня есть вы, есть Рашель.
Они наконец перешли улицу. После долгого молчания Софи добавила:
— Да и незачем ей приезжать, без нее лучше. Маме придется не по душе моя здешняя жизнь, ей не понравится Монмартр.
Поль твердо повторил:
— Вам не следует быть одной.
Софи наотрез отказалась думать об Эдварде — не сейчас, не сегодня…
Они вошли в маленький бар «Зут». День лишь начинался, но в обшитом деревянными панелями зале было шумно от собравшихся людей. Кто-то стоял у стойки бара, кто-то сидел за столиками, и почти все обернулись, когда вошли Софи и Поль, и весело приветствовали их. Веро радостно отвечал, и Софи, которая поначалу считала слишком рискованным для порядочной женщины вроде нее посещать подобные заведения, тоже привычно улыбалась знакомым. У «Зуга» бывали очень многие молодые талантливые художники и поэты. И Софи давно стала для них своей.
— Ah, c'est la boheme! — крикнул кто-то, и остальные подхватили насмешливое восклицание.
Софи улыбнулась чуть грустно. Это Жорж придумал для нее насмешливое прозвище вскоре после того, как они познакомились. Софи старательно избегала его взгляда, но знала, что он, сидя рядом с Рашель, смотрит на нее. Что ж, это только шутка, забавная шутка. Вряд ли Софи можно было назвать представительницей богемы, и это очень скоро понимали все, кто знакомился с ней. Хотя ее живопись была смелой и дерзкой, нарушающей все каноны Салона, сама Софи твердо держалась правил приличия, привитых ей с детства, несмотря на совершенно новые условия жизни.
Иной раз она чувствовала себя обманщицей. Порой ей хотелось жить так, как живут Рашель и другие, одним днем, интересуясь каждым мгновением и не заботясь всерьез ни о чем. Но она не могла. И не смогла бы, даже если бы попыталась.
— Вы к нам присоединитесь, не так ли? — спросил Жорж, серьезно глядя на Софи. Со всеми он держался весело и дерзко, но только не с ней. А Софи искренне восхищалась им как поэтом и человеком, хотя общий тон их отношений давно изменился.
