И соблазнительной не только для Эдварда. Да, это удивительно, да, Софи просто потрясена этим, но она знала точно, что и Жорж Фрагар находил ее желанной, и Генри Мартен. Два года назад она просто посмеялась бы, скажи ей кто-нибудь, что найдется мужчина — один, а не три, — для которого она будет единственной на свете. И пожалуй, самым важным было для нее то, что двое из этих троих признались ей в любви.
Софи знала, что слишком опасно сосредоточиваться на подобных мыслях, потому что в глубине ее сердца начинали закипать гнев и тяжелая печаль. Софи встряхнула головой. Ступени поскрипывали под ногами, когда они с Эдвардом поднимались наверх. Открыв дверь, она скользнула в комнату. Эдана спала в самодельной колыбели, сооруженной из корзины молочника. Софи склонилась над малышкой, чтобы поправить одеяльце. Было что-то ужасное в том, что Эдвард видит свою дочь в подобной обстановке, в обшарпанной комнате, спящей в старой корзине, под красной шалью Рашель вместо полога.
Софи напряглась, когда Эдвард подошел к ней и встал рядом. Не в силах удержаться, посмотрела на него. Эдвард не сводил глаз с дочери, кончик его носа порозовел, глаза подозрительно блестели.
— Я уже думал, что потерял ее, — хрипло прошептал он. — Я боялся, что ты увезешь ее куда-нибудь далеко и я никогда не найду вас.
Софи возненавидела себя за собственные поступки.
— Ох, Эдвард, я была не права, ужасно не права, пожалуйста, прости меня!
Он серьезно и вопросительно посмотрел ей в глаза. Софи крепко сжала руки, чтобы не дать им коснуться Эдварда. Ведь он так огорчен тем, что она сделала, и ее тянуло утешить его. Но коснуться Эдварда означало… Софи знала, что должна бороться с искушением — тем искушением, которое представлял для нее Эдвард как мужчина.
Казалось, они бесконечно долго смотрели друг на друга. И что-то пронеслось между ними, что-то мощное и странное. Как будто стали видимыми нерушимые цепи, связавшие их навек. В это мгновение Софи поняла, что Эдана приковала ее к Эдварду навсегда, и ничего тут не поделать. И Софи была счастлива… отчаянно счастлива.
Губы Эдварда сжались. Его тело качнулось в сторону Софи…
— Cherie, ты вернулась, так рано! — послышался голос Рашель. — Ох!..
Софи глубоко вздохнула, стараясь сдержать дрожь, она была почти уверена, что, не появись из соседней комнаты Рашель, Эдвард поцеловал бы ее. Она шагнула в сторону и обхватила себя за плечи, мысленно твердя, что это лишь к лучшему, что Рашель вошла вовремя… Она не должна снова связываться с ним, не должна. Ей не вынести всего этого во второй раз…
— Pardonnez-moi
[20]
, — пробормотала Рашель, переводя взгляд с одного на другого.
— Но ты ничему не помешала, — пожалуй, слишком громко заявила Софи. — Рашель, ты ведь помнишь Эдварда?
Рашель кивнула. Взгляд Эдварда скользнул по ней, и Софи вдруг в первый раз заметила, что ему не по душе ее подруга. А в Париже она решила, что Рашель понравилась ему так же, как всем мужчинам.
— Bien sur, — сказала Рашель. — Enchantee, monsieur
[21]
. Эдвард коротко кивнул и повернулся к Софи:
— Вы не можете оставаться здесь.
Софи вздрогнула:
— Что?..
— Вы не можете оставаться здесь! Я не позволю, чтобы Эдана находилась в подобной обстановке. И не вздумай утверждать, что тебе здесь нравится, Софи.
Софи была испугана, и в то же время в ней рождалась робкая надежда…
— И что же ты предлагаешь?
— Мы снимем пока номер в «Савое», а потом подыщем что-нибудь более подходящее, — сдержанно произнес Эдвард.
Софи медленно кивнула:
— Хорошо.
— Укладывайте свои вещички. Совершенно незачем ждать утра, чтобы выбраться из этой чертовой крысиной дыры.
Софи прежде лишь один раз была в «Савое», когда решительно отправилась к Эдварду с намерением стать его любовницей. Но тогда она пребывала в таком волнении, что почти не рассмотрела прославленный отель. Зато теперь, держа на руках спящую Эдану, она стояла рядом с Рашель в огромном вестибюле гостиницы и, полная изумления, смотрела по сторонам. Эдвард возле стойки о чем-то говорил с портье.
Было уже за полночь, и в вестибюле царила пугающая тишина. Кроме гостиничной прислуги никто их не видел, и это слегка утешало Софи. Почему-то, приехав сюда, она почувствовала неуверенность, ей казалось, что она выглядит падшей женщиной. И ей казалось, что портье или кто-то другой вот-вот порицающе уставятся на нее.
Эдвард быстрым шагом подошел к ним. Сердце Софи беспокойно забилось при его приближении. Нет, просто невозможно было смотреть равнодушно на этого человека. Тем более что в черном смокинге он выглядел на диво элегантно. К тому же он героически спас ее, когда она, надо признаться, утомилась сверх всякой возможности. Ее душа была так изранена за последние недели, и Эдвард казался ей несравненным, сказочным рыцарем.
— Боюсь, у них сейчас нет подходящих номеров, — сообщил Эдвард.
Софи попыталась скрыть разочарование.
— Но нам достаточно и одной комнаты, Эдвард.
— Забудь об этом. Вы займете мой номер. А комнату я уже снял для себя.
— Эдвард…
— Тихо! Не пытайся меня переубедить, все уже решено. — И впервые за этот вечер он едва заметно улыбнулся. Глаза его, устремленные на Софи, потеплели. Сейчас он был именно тем человеком, с которым она познакомилась и которого полюбила почти два года назад.
Софи опустила голову, баюкая Эдану. Они все вчетвером вошли в лифт и несколькими минутами позже уже были на пятом этаже. Эдвард распахнул дверь номера, до сих пор принадлежавшего ему.
— К счастью, здесь две спальни. Маленькую я использовал как кабинет, но утром я заберу все свои вещи. Софи, моя спальня вон там.
Хотя Софи и приходила сюда в поисках Эдварда, ей не довелось тогда рассмотреть его номер. Однако она была уверена, что Эдвард снимал эти же самые апартаменты. И, охваченная любопытством и почти благоговейным страхом, Софи огляделась по сторонам.
Она стояла в круглом холле. Пол в нем был бежевого мрамора; фальшивые двери и окна, написанные маслом на стенах, создавали впечатление, что за ними расположен огромный салон. Но настоящая гостиная находилась прямо напротив входа. Мраморный пол был почти целиком закрыт огромным синим восточным ковром. В одном углу стояли обитые английским ситцем маленькие кушетки, а в другом — небольшой диванчик, обтянутый красным дамастом, и пара мягких стульев с высокими спинками и подлокотниками. На одной из стен красовался гигантский декоративный экран, от пола до потолка. Напротив него располагался мраморный камин. Красные занавеси из дамаста висели на окнах, выходящих на Центральный парк; на стенах Софи увидела несколько картин работы французских и английских художников восемнадцатого и девятнадцатого веков.
