Знать не позволила ему сделать эти завершающие шаги на пути к абсолютизму без протестов и сопротивления, но свои величайшие усилия под началом принцев королевского дома она предприняла при следующем короле — Людовике XI, и когда он наконец подорвал Лигу общественного блага, то тем самым преодолел последнее действительно опасное сопротивление против королевской власти. Людовик проводил ту же политику, что и его отец, и в конце его правления установилась абсолютная монархия — абсолютная во всех существенных деталях. В течение некоторого времени оставался еще последний след институционального сдерживания законодательного права государя в виде права верховного суда — парламента — частично или полностью отклонять королевские эдикты, права придавать им силу закона или опротестовывать их; и несколько завершающих штрихов к созданию королевского абсолютизма осталось совершить Ришелье и Мазарини в XVI веке. Но когда король получил в свои руки неконтролируемое право издавать законы, облагать налогами
[120] и держать постоянную армию, процесс централизации был полностью завершен, и король мог заявить, что государство — это он, с не меньшим правом, чем Людовик XIV.
При Людовике XI снова начались территориальные завоевания, после смерти Карла Смелого было захвачено Бургундское герцогство, а графство Прованс, которое находилось не во Франции, а в прежнем Бургундском королевстве, было аннексировано в качестве частичной компенсации за потерю Фландрии, которая теперь перешла к дому Габсбургов. В следующее правление последний из великих феодов — Бретань — перешел к Франции благодаря браку Карла VIII с его наследницей.
Однако правление Карла VIII в действительности относится к современной политической истории. Его главные факты — это завоевательные стремления теперь уже полностью сформированной французской нации и ее государя и попытка Карла закрепиться в Италии. Людовик XI увидел рост новых интересов и возникновение международных альянсов, составленных для их защиты, но он был так занят старыми проблемами, что не сумел принять участие в игре соразмерно мощи Франции. Наконец старые проблемы были решены, насколько это было нужно, и новые интересы заняли их место, направляя королевскую политику.
В некоторых последующих правлениях остатки феодальной власти прилагали новые усилия, чтобы восстановить утраченное положение в государстве, но они были безнадежны с самого начала, и феодализм как политическая сила исчез вместе со Столетней войной. Как система социального положения и исключительных законных привилегий и льгот он оставался до Великой французской революции. Короли долго соперничали с феодализмом и, наконец, полностью свергли его, но они не были враждебны знати, щедро раздавая дворянам пенсионы и титулы, и оказывали большие милости при дворе в качестве некоторой компенсации за уничтоженную политическую независимость
[121].
Целью этого очерка было не столько дать представление об институциональной истории Франции в течение этих столетий, сколько по возможности четко показать, как постоянно возрастала сила центрального правительства и короли с каждым поколением становились все более независимыми от феодальной знати, превращаясь в подлинных правителей своих стран.
Мы рассмотрели Францию подробнее, чем будем рассматривать историю других государств, не только по причине важной роли сложившегося таким образом абсолютизма во всей последующей истории, но и потому, что эта страна в значительной степени типична для того, что рано или поздно произошло почти во всех странах континента, типична если и не по процессу, то определенно по результату.
Глава 13
Англия и другие государства
Наш краткий очерк истории Англии до Нормандского завоевания раскрыл два факта, представляющих наибольшую важность для последующего государственного устройства Англии. Один из них заключался в том, что саксы ощутили на себе лишь малейшее римское влияние, а другой — что политическая феодальная система континентальной Европы совершенно не закрепилась на британском острове. Затем последовало Нормандское завоевание, с виду самая революционная эпоха средневековой истории Англии. Но, по правде говоря, она была не столь революционной, как кажется, хотя и стала отправной точкой для национального роста по некоторым направлениям.
На первый взгляд легко представить дело так, как это делали некоторые авторы, что формирование характерных черт английского государственного устройства есть процесс, уходящий корнями не глубже Нормандского завоевания. Но если бы английский народ не имел своего англосаксонского прошлого, если бы, несмотря на завоевание, там не сохранилась столь тесная преемственность национальной жизни, итог был бы совершенно иным. Завоевание и последовавшая за ним эпоха несли с собой много нового как в институтах, так и в обстановке, но в основном новое развитие происходило с опорой на институты и тенденции, существовавшие еще в старину, и произвело результаты, которые часто категорически не похожи на старые, но все же находятся в гармонии с ними по духу. И это не могло быть иначе. Помимо феодализма, о котором надо говорить отдельно, право и институты, которые принесли с собой норманны, были франкскими, то есть тевтонскими, подобно саксонским, причем менее измененными во многих аспектах, чем тогдашние институты других частей старой Каролингской империи. Вопрос о том, является ли тот или иной институт норманнским или саксонским по происхождению, для целей нашего исследования не важен. Так или иначе, происхождение его изначально тевтонское, и в любом случае ценность института для мира в целом — это та ценность, которую придали ему англичане.
Завоевание привнесло в историю Англии два новых фактора, в наибольшей степени повлиявших на будущее. Во-первых, вместо слабого короля — слабого лично и почти заслоненного несколькими великими знатными родами, что угрожало вызвать некоторые из последствий европейского феодализма, оно поставило сильного короля — сильного и по факту завоевания, и по факту традиций, и конституционного развития его положения в Нормандии. Это означало абсолютизм в фактическом осуществлении общего правительства, но для местных институтов Англии это значило очень мало. Корпус саксонских законов оставался в силе по выбору и воле короля и испытал на себе лишь незначительное влияние феодализма. Прошло столетие, прежде чем начавшаяся с завоевания централизация затронула в какой-либо значительной мере местные институты, особенно суды графств.
