Сторм было очень жаль этого человека, такою доброго, на которою судьба наслала проклятие в лице ядовитой жены и змеенышей-детей. Она сразу прогнала эту мысль: не годится плохо думать о мертвых, особенно когда убийца она сама.
— Дядя, присядьте, пожалуйста. — Бретт взял его за руку,
— В чем дело, Бретт, что случилось?
— К сожалению, у меня плохие новости. Пожалуйста, сэр, сядьте.
Сторм рухнула на кровать. Обратный путь не был утомительным — он не шел ни в какое сравнение с ее бегством из Калифорнии. У ее родителей они оставались еще неделю, и Бретт занимался в основном тем, что старался вытащить Сторм из дома и увести в поля, где набрасывался на нее, как умирающий от голода на пищу. Сторм понимала, что Бретт старается вести себя прилично, пытаясь скрыть, что у него на уме, но по насмешливому виду ее отца, который больше не злился, сомневалась, что ему это удается. Враждебность ее братьев к Бретту тоже исчезла. Сторм понятия не имела, что сказал им Дерек и что сказал Дереку Бретт. В тот вечер они пробыли наедине около часа, но Бретт отказался поведать ей, как он сумел завоевать доверие отца.
Конечно, мать его обожала, потому что никакая женщина не могла устоять перед его обаянием, когда он пускал его ход. И оба они, отец издать, знали о ее чувствах. После приезда Бретта Дерек отвел ее в сторонку. «Радость моя, скажи только, ты его любишь?» — спросил он, и Сторм, зардевшись от смущения, сказала правду. Отца это как будто удовлетворило. Наверное, он рассказал матери, потому что та прочла Сторм лекцию о том, каковы мужчины вообще, — что, несмотря на всю их грубость и браваду, они похожи на маленьких мальчиков, а маленьких мальчиков нечего бояться, и что им требуются любовь и одобрение так же, как любому другому, и что иногда самый самоуверенный с виду мужчина гораздо больше других нуждается во внимании Сторм много размышляла об этом.
Всю эту неделю на ранчо Бретт почти не оставлял ее одну, а в дилижансе вообще не спускал с нее глаз. Не то чтобы Сторм что-то имела против этого. Он был чрезвычайно обаятелен и предугадывал каждое ее желание или просьбу, рассказывал забавные истории, от души смеялся вместе с ней, держал ее руку, а во время ночевок, хотя все спали в общей комнате и об уединении нечего было и мечтать, он несколько раз очень прилично подержанно занимался с ней любовью под одеялом. Сторм заливалась краской при одной лишь мысли о таком бесстыдстве.
Сейчас ее голова просто разламывалась. Головная боль началась с самого утра от одной только мысли, что сегодня они прибудут на гасиенду. Она не представляла, как сможет встретиться лицом к лицу с Софией. Бретт сам все понял. Он обхватил ее подбородок ладонью:
— Еще не поздно передумать, chere.
Ей нравилась его чуткость — эту сторону его характера она имела возможность наблюдать все чаще с тех пор, как они помирились. Но она не желала отступать. Они должны вернуться хотя бы для того, чтобы сообщить Эммануэлю и Елене о смерти Диего.
Чувство вины проходило медленно. Иногда ей казалось, что Бретт может читать ее мысли, потому что он словно всегда чувствовал, когда она вновь переживает муки совести. Тогда, если это случалось на людях, он брал ее руку и ободряюще улыбался ей. Если же они были одни, он находил другие способы прогнать дух Диего… интимные, успокаивающие душу.
— Ты такая задумчивая, — обняв ее, проговорил Бретт, когда они оказались в своей комнате.
С чувством наслаждения Сторм словно растворилась в его крепких теплых объятиях.
— Если бы не лгать…
— Да, — тихо сказал он, вплетая пальцы в ее волосы. — Но я не хочу правдой причинять боль дяде Эммануэлю.
Они обменялись понимающими взглядами, и именно в этот момент дверь в комнату распахнулась. Глаза Сторм широко раскрылись при виде бледной, с покрасневшими глазами, похожей на привидение Софии.
— Что…
София прислонилась к двери:
— Расскажи мне, что произошло, ты, сука. Диего никогда не стал бы рисковать жизнью, защищая тебя или кого угодно другого. Рассказывай!
Сторм не могла вымолвить ни слова. Ей хотелось сказать этой все еще, несмотря на горе, потрясающе красивой стерве, чтобы она убиралась. Она открыла рот, но не проронила ни звука.
Бретт схватил Софию за локоть и стал выталкивать из комнаты.
— Никому не дозволено так разговаривать с моей женой, София. А теперь убирайся.
— Нет! Нет! Нет, ублюдок! Что случилось с моим братом? — Она бешено извивалась, пытаясь вырваться.
— Его убил горный лев, — уверенно произнес Бретт.
— Когда он пытался спасти эту puta? — злобно спросила София. — Никогда. Диего был эгоистом, совершенно… Бретт грубо зажал ей рот:
— Не смей говорить так о моей жене, София, — предупредил он.
София засмеялась:
— О, Бретт, только не говори, что ты простил ей измену с Диего. Вот уж не думала! Бретт встряхнул ее:
— Они не спали вместе. София рассмеялась:
— Диего от нее был вне себя. Он мне сказал, что возьмет ее, как только останется с ней вдвоем, даже если она станет сопротивляться. Он собирался ее проучить. — Она снова засмеялась: — Я знаю Диего, он наверняка овладел ею. И скорее всего она наслаждалась каждым мгновением: Диего был почти такой же большой, как ты, Бретт, а недостаток размера он умел восполнить другими способами.
Бретт уставился на нее, как будто не веря своим ушам.
Она снова засмеялась.
— Неужели тебя не возбуждает мысль о нас, брате и сестре, вместе в постели? — промурлыкала она.
— Боже, — воскликнул Бретт, — я мог бы и сам догадаться. — Он оттолкнул ее: — Убирайся. И больше не смей приближаться к моей жене,
— Что случилось с моим братом? — требовательно спросила София.
Бретт вытолкнул ее из комнаты, повернулся к смертельно побледневшей Сторм и обнял ее:
— Все будет в порядке.
— Бретт, я его убила, и София об этом знает!
— Она не знает, любовь моя. Шш… Ты вынуждена была это сделать. Ты поступила правильно: насильник заслуживает смерти.
— София любила его, — прошептала Сторм, стараясь разобраться в своих мыслях. Он поцеловал ее в висок:
— Наверное, но по-своему, извращенно. Диего был мерзавец, Сторм. Не убей ты его, это непременно сделал бы кто-нибудь другой.
Она испытующе посмотрела на него:
— Ты действительно так думаешь?
— Я в этом уверен. Ты знала, что у Диего три или четыре ублюдка? А известно тебе, откуда они у него взялись? Она покачала головой.
— Он насиловал женщин. Они были пеонами у Монтерро, поэтому он не считал их людьми. Одной женщине было всего тринадцать лет. Ей еще не исполнилось четырнадцати, когда она умерла в родах. Пожалуй, завтра я свезу тебя к ее семье: хочу, чтобы ты услышала их мнение о Диего. Твое чувство вины объяснимо, но в данном случае оно совершенно неоправданно. Женщины во владениях Монтерро убегали при его появлении. И он наслаждался этим.
