– Да так, дело у меня к нему, – уклончиво ответил Петька, очевидно, не желая посвящать в свои замыслы посторонних. – Пособить надо…
– Холопам прикажи, – недовольным голосом буркнул младший брат и попытался зарыться головой в подушку, но не тут-то было.
– Водой оболью! – посулил лежебоке княжич.
– Матушке пожалуюсь! – огрызнулся Ванька.
– Может, я на что сгожусь? – застенчиво предложил уже совсем проснувшийся Никишка.
– А справишься? – с надеждой в голосе спросил рында.
– Так смотря с чем, – пожал плечами мальчик.
– Письмо отнести надо человеку одному, – лихорадочно зашептал Петр. – Отнеси, сделай милость, а уж я в долгу не останусь!
– Ладно, – согласился Анненков. – А куда?
– В слободу стрелецкую. Там терем большой, а внизу лавка. Не ошибешься.
– Ну хорошо, а отдать-то кому?
– Дочери стрелецкого головы Пушкарева – Марье. Только лично в руки передай, а то беды не миновать!
– Да как же я ее узнаю? – испугался Никишка.
– Узнаешь, – мечтательно закатил глаза княжич. – Ибо на всей Святой Руси нет девушки краше…
– Сделаю, – согласился мальчик.
– Вот спасибо, – обрадовался Пожарский. – Век за тебя буду Бога молить!
– Только это…
– Что?
– Денег бы, хоть полушку
[40], – помялся школяр. – А то в лавке спросят, чего пришел, а сказать-то и нечего будет.
– Верно, – согласился рында и, вытащив из поясной сумки монетку, протянул своему гонцу: – Держи алтын
[41]. Прикупишь чего-нито на свои надобности, а оставшееся себе оставь, за услугу.
– Не возьму! – насупился школяр. – Анненковы николи не нанимались…
– Тогда возьми в долг.
– Ты еще в холопы предложи запродаться!
– Ну ладно тебе, – поспешил успокоить его молодой человек. – Давай так: я ее уронил, а ты нашел. В том, чтобы найти, урону чести нет!
– Ну хорошо, – скрепя сердце ответил Никишка, уже жалея, что согласился.
Правда, сразу отправиться выполнять поручение молодого Пожарского не получилось. Едва школяры поднялись, княгиня взяла их в оборот и, заставив прежде умыться, усадила за стол, на котором уже стояли полная миска пышущих жаром оладушков и чашка с медом, а в придачу к ним крынка парного молока. После такого плотного завтрака идти никуда не хотелось, но измученный ожиданием Петька так жалобно смотрел на Никишку, что волей-неволей пришлось идти выполнять обещание.
– Матушка, мы пойдем погуляем? – спросил Ванька княгиню.
– Ишь чего удумал, – возмутилась та. – Сколь ден дома не был, а едва порог переступил, так и смотрит, как бы со двора улизнуть!
– Матушка, мы недолго, – принялся канючить хитрец.
– Ну, коли недолго, так погуляйте, – сжалилась княгиня. – Только далеко не уходите!
Получив дозволение, мальчики бросились одеваться в свои монашеского вида школярские зипуны и скуфейки
[42]. Выйдя в таком виде на улицу, они бросились бежать к Стрелецкой слободе.
– Вань, – запыхавшись от быстрого бега, спросил приятеля Никишка, – а почто твой брат и впрямь холопа с запиской не отправил?
– Да как же он ее отправит, – ухмыльнулся дружок, – когда батюшка всем слугам строго-настрого запретил таковые поручения от него исполнять!
– А сам?
– А самому ему на службу в Кремль уже пора. Да и сразу заметят рынду царского, понимать надо. Ладно, бежим быстрее, пока нас не хватились, а то батюшка догадается, что мы с тобой Петькины письма носим, и не возрадуемся! Уж я-то точно.
Пушкаревская лавка занимала, почитай, весь нижний ярус немаленького терема стрелецкого головы и была снизу доверху наполнена всякой всячиной. Были там и съестные припасы, и всякая мелочь, необходимая в хозяйстве, а также разные ткани и много чего еще. Товары отпускали хорошо вышколенные приказчики в нарядных красных рубахах, подпоясанные зелеными кушаками, отчего все казались на одно лицо. Один из них, завидев ребят, подозрительно прищурился и с отменной вежливостью спросил:
– А вам что, господа-школяры?
– Бумаги… – начал было Никишка, но приятель тут же его перебил:
– Рахат-лукум турецкий есть?
– Как не быть, – с достоинством отвечал приказчик. – Имеется! Вам какой?
– А он у вас разный?
– Туретчина большая, – пожал плечами тот. – И в каждой избушке свои погремушки. Вот это, к примеру, из Измира – слаще меду. А вон тот из Леванта – чуть с кислинкой.
– Попробовать бы… – задумчиво протянул Ванька.
– Купи, так и попробуешь, – ухмыльнулся торгаш.
– Видать, не сладкий, – с понимающим видом отозвался княжич.
– Коли денег нет, так все равно что соленый.
– Ну и ладно, в другую лавку пойдем.
– Ступайте, коль охота ноги бить. Все одно лучше нашего товару во всей Москве не сыскать! А ежели покупать ничего не хотите, так и ступайте отсюда.
– Ладно, – сдался княжич. – Никишка, доставай деньги!
– А сколько стоит? – поинтересовался тот, доставая из-за пазухи монетку, полученную от Петра.
– Пятиалтынный за гривну.
[43]
– Сколько?! – задохнулся от такой несуразной суммы школяр.
– Да он легкий, – принялся уговаривать убедившийся в их платежеспособности продавец. – На копейку шесть золотников выйдет. Хватит налопаться от пуза!
– Шесть с половиной, – поправил его Никишка.
– Чего?
– Я говорю, почти шесть с половиной золотников на копейку должно получиться!
– Ишь ты, – сдвинул брови приказчик и раскрыл было рот, чтобы выругаться, но тут же согнулся в поклоне.
– Что тут у вас? – строго спросил только что вошедший мужчина, невысокого роста, одетый в богатую шубу поверх стрелецкого кафтана.
– Да вот, Анисим Саввич, – заюлил торговец, – школяры за рахат-лукум торгуются.
– Это что же за школяры такие? – удивился Пушкарев и воскликнул, переведя взгляд на мальчишек: – Ба, Иван Дмитриевич пожаловали!
– И вам здравствуйте, – учтиво поклонился княжич, а следом за ним его примеру последовал Никишка.
