Алексамен, таким образом, пришел к тирану с людьми, которые были так заранее настроены, и тотчас по своему приходу внушил ему надежду: Антиох-де уже переправился в Европу, скоро он будет в Греции и наполнит земли и моря оружием и людьми; римляне увидят, что они имеют дело не с Филиппом; конницу, пехоту и корабли его нет возможности сосчитать; боевые ряды слонов положат конец войне одним своим видом. Этолийцы готовы со всеми своими войсками идти в Лакедемон, когда обстоятельства потребуют, но они хотели показать царю, при самом его прибытии, большое количество вооруженных. Со своей стороны и Набису нужно действовать так, чтобы не позволять войску, которое он имеет, слабеть дома от безделья, но следует вывести его и заставлять исполнять под оружием воинские движения, и в то же время оживлять дух воинов и упражнять их тела; от привычки труд будет легче, а ласка и благосклонность вождя может сделать его даже приятным.
После этого воинов стали часто выводить за город в поле к реке Еврот. Телохранители тирана становились почти в середине боевого строя; тиран много-много с тремя всадниками, в числе которых большею частью находился Алексамен, разъезжал перед знаменами и обозревал края флангов. На правом фланге стояли этолийцы, как те, которые уже прежде составляли вспомогательный отряд тирана, так и та тысяча, которая пришла с Алексаменом. Алексамен взял себе за правило то объезжать с тираном немногие ряды и указывать ему на то, что, по его мнению, было полезно, то скакать на коне на правый фланг к своим и потом тотчас возвращаться к тирану, как бы отдавши нужное приказание. Но в день, который он назначил для исполнения своего замысла, он поездил немного с тираном, потом удалился к своим и так сказал всадникам, посланными с ним из дому: «Юноши! Настало время действовать и отважиться на то, что приказано вам мужественно исполнить под моим предводительством. Будьте тверды духом и телом, чтобы никто не задумался исполнить то, что я буду делать на его глазах. Кто замедлит и станет мне на пути со своим решением, тот пусть знает, что нет ему возврата на родину!» Трепет охватил всех, и они вспомнили, с какими поручениями они вышли из дому. Тиран ехал с левого фланга. Алексамен велит всадникам преклонить копья и смотреть на него; сам он старается сохранить спокойствие духа, смущенного мыслью о таком ужасном деле. Приблизившись к тирану, Алексамен нападает на него и, пронзив коня, повергает Набиса на землю; лежащего на земле пронзают всадники. Много ударов тщетно нанесли они по панцирю, наконец попали в незащищенную часть тела, и тот испустил дух, прежде чем из середины строя подоспели к нему на помощь.
36. Алексамен скорым шагом двинулся со всеми этолийцами занять царский дворец. Телохранители, на глазах которых совершалось убийство, сначала пришли в ужас; потом, увидев, что отряд этолийцев удаляется, они бегут к покинутому телу тирана, и защитники жизни и мстители за его смерть превратились в толпу зрителей. И никто не тронулся бы, если бы тотчас было положено оружие, созван народ в собрание и произнесена сообразная с обстоятельствами речь, и если бы затем этолийцы держались под оружием в большом числе, не обижая никого. Но, как и должно было случиться с коварно задуманным планом, все вышло так, чтобы ускорить гибель злодеев. Предводитель заперся в царском дворце, день и ночь занимался разыскиванием сокровищ тирана; этолийцы, желавшие казаться освободителями, обратились к грабежу, как будто бы они завоевали город. С одной стороны, возмутительность факта, с другой – презрение к малочисленности этолийцев придало мужество лакедемонянам для того, чтобы соединиться вместе. Одни говорили, что нужно прогнать этолийцев и возвратить свободу, которая у них похищена в то самое время, когда она, по-видимому, восстанавливалась; другие говорили, что нужно избрать для вида кого-либо из царского рода, чтобы он стоял во главе движения. Был тогда из этого рода Лаконик, еще мальчик, который воспитывался с детьми тирана; лакедемоняне сажают его на лошадь и, взявшись за оружие, избивают этолийцев, рыскавших по городу. Потом они нападают на царский дворец и убивают Алексамена, сопротивлявшегося с немногими людьми. Этолийцы, собравшиеся около Халкиойка (это был медный храм Афины), были перебиты. Немногие, побросав оружие, убежали частью в Тегею, частью в Мегалополь. Там они схвачены были властями и проданы в рабство.
37. Филопемен, услышав об убийстве тирана, отправился в Лакедемон. Найдя там все в страхе и смятении, созвал знатных граждан, произнес речь, какую должен был сказать Алексамен, и присоединил лакедемонян к Ахейскому союзу тем еще легче, что к тому же времени случайно прибыл Авл Атилий к Гитию с 24 пентерами.
В те же дни Фоант в отношении Халкиды отнюдь не имел того же счастья, с каким занята была Деметриада Еврилохом. Ему помогали Евтимид, знатный муж, который, после прибытия Тита Квинкция и послов, изгнан был из Халкиды благодаря могуществу людей, стоявших за союз с римлянами, и негоциант Геродор из Киоса, который по причине своих богатств пользовался большим влиянием в Халкиде, и хотя подготовлены были к измене лица, принадлежавшие к партии Евтимида. Евтимид отправился из Афин, которые он избрал местом жительства, сперва в Фивы, и отсюда в Салганеи, Геродор же – к Тронию. Недалеко оттуда, в Малийском заливе, Фоант имел 2000 человек пехоты, 200 всадников и до 30 легких транспортных судов. Геродор получил приказание переправить их с 600 человек пехоты на остров Аталанту, чтобы оттуда перейти в Халкиду, как скоро он заметит, что пехота уже приближается к Авлиде и Еврипу; сам же Фоант вел прочие войска в Халкиду быстро, как мог, преимущественно ночными переходами.
38. По изгнании Евтимида высшая власть в Халкиде была в руках Микитиона и Ксеноклида. Сами ли по себе они заподозрили или им было донесено, но только сначала они испугались и единственную надежду на спасение полагали в бегстве; потом, когда они успокоились от страха и увидали, что грозит измена и предательство не только отечеству, но и союзу с римлянами, то придумали следующий план.
Как раз в то время был в Эретрии годовой праздник Амаринфской Дианы, в котором принимали участие не только туземцы, но и каристийцы. Микитион и Ксеноклид отправили туда послов просить эретрийцев и каристийцев сжалиться над их положением, так как они родились на том же острове, и не упускать из вида союза с римлянами. Они не должны позволить, чтобы Халкида попала в руки этолийцев; завладев Халкидой, этолийцы завладеют Эвбеей; тяжелые властители были македоняне, но еще гораздо менее можно будет выносить этолийцев. Преимущественно уважение к римлянам подействовало на города (Эретрий и Карист), так как недавно они убедились в их храбрости на войне и в их справедливости и добродушии в победе. Поэтому оба города вооружили и послали весь цвет своей молодежи. Граждане, передав им оборону стен Халкиды, сами со всеми своими боевыми силами перешли через Еврип и расположились лагерем при Салганеях. Оттуда они отправили к этолийцам сперва герольда, потом послов спросить, что халкидяне сказали или сделали, почему этолийцы, их союзники и друзья, пришли осаждать их; Фоант, предводитель этолийцев, отвечал, что они пришли не для того, чтобы осаждать их, но чтобы освободить от римлян; что они, халкидяне, заключены теперь в оковы более блестящие, но гораздо более тяжелые, чем тогда, когда в их крепости был македонский гарнизон. Халкидяне, напротив, утверждали, что они не состоят ни у кого в рабстве и не нуждаются ни в чьей помощи. После таких переговоров послы удалились к своим, а Фоант и этолийцы возвратились домой, так как они всю свою надежду возлагали на неожиданное нападение, но вовсе не были достаточно сильны для открытой войны и для осады города, укрепленного с суши и с моря. Евтимид, услыхав, что лагерь его земляков стоит при Салганеях и что этолийцы удалились, также возвратился из Фив в Афины. Геродор, тщетно прождав несколько дней в величайшем напряжении сигнала из Аталанты, послал дозорное судно узнать, что за причина замедления, и увидя, что союзники отказались от предприятия, направился обратно в Троний, откуда прибыл.
