– Кстати, я убежал не куда-нибудь, а в Индию, – продолжал Лайонел, – и под вымышленным именем поступил в кавалерию.
На его лице появилась усмешка, до боли знакомая Гаррику. У него перехватило дыхание. Неужели этот человек действительно его любимый старший брат Лайонел?! На Гаррика нахлынула волна детских ярких воспоминаний, и Лайонел, словно прочитав его мысли, сказал:
– Помнишь то морозное, снежное Рождество в Стэнхоуп-Холле? Мы тогда спрятались за сугробами и кидали снежками в того толстяка, барона Марджери, и его еще более толстого и неповоротливого сына? Отец еще сильно рассердился, и мы целый день прятались в конюшне…
Гаррику показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Если этот человек не Лайонел, откуда же он знает такие подробности из детства и отрочества братьев Стэнхоупов?
Внезапно в его мозгу мелькнула идея.
– Монета! – торжествующе произнес он. – Испанская монета, талисман на счастье! Ты хотел отдать ее мне в день своего… исчезновения. Где она?
– Несколько лет назад я подарил ее одному молодому человеку, но она все же не спасла его от смерти, – ничуть не смутившись, ответил Лайонел.
Его объяснение показалось Гаррику вполне правдоподобным.
– Хорошо, тогда скажи, что заставило тебя вернуться домой именно теперь?
– Все это время я не переставал думать о тебе, Гаррик, – понизив голос, сказал Лайонел и пристально посмотрел на него. – О тебе и о матери… Я ужасно тосковал, но у меня не было иного выбора. А недавно я встретился со смертью… Вернее, с бенгальским тигром. Я спасся чудом и потом чуть не умер от ран. Лежа в постели и медленно поправляясь после схватки со зверем, я думал только о семье. Окончательно оправившись, я решил, что настало время вернуться.
Глаза Лайонела неожиданно наполнились слезами, и он поспешно отвернулся.
Гаррик был потрясен. Мысли путались, он не знал, как отнестись к рассказу человека, называвшего себя его братом. Неожиданно вспомнив об Оливии, он пожалел, что не может рассказать ей обо всем и попросить ее совета.
– Хорошо, предположим, все, что ты рассказал, правда… Тогда… тогда расскажи мне о своей первой женщине, – попросил Гаррик, стараясь не выказывать особой заинтересованности.
Лайонел вздрогнул и повернулся к Гаррику. Потом на его лице появилась дьявольски знакомая усмешка.
– Как? Я и это должен привести тебе в подтверждение того, что я действительно твой брат?
– Может, ты просто не знаешь? – без тени улыбки произнес Гаррик.
– Ну хорошо, раз ты настаиваешь… Это была леди Марианна Комптон, если мне не изменяет память. Рыжеволосая, двадцатилетняя, она только что вышла замуж и вместе с виконтом Комптоном гостила в Стэнхоуп-Холле. Мне тогда было, кажется, тринадцать, не больше.
Облизнув пересохшие губы, Гаррик произнес:
– Ее звали Мадлен Комден, она была замужем не за виконтом, а за бароном.
– У тебя память гораздо лучше моей, – беспечно улыбнулся Лайонел.
Гаррик лихорадочно пытался вспомнить, кто из посторонних мог знать о проделке со снежками… Что касалось его первой связи с женщиной, то Лайонел безудержно хвастал об этом чуть ли не каждому встречному. Сплетни о том, что он стал мужчиной, дошли и до самого графа Стэнхоупа, который, не скрывая радости от столь недвусмысленного доказательства мужественности старшего сына и наследника, все же слегка побранил его за слишком длинный язык.
А тот барон-толстяк, которого мальчики закидали снежками, громогласно возмущался их нахальством, и это слышала все дворня.
Этот человек мог лгать. Он вполне мог быть мошенником, а не Лайонелом.
Но с таким же успехом он мог говорить и правду. Что тогда?
– Расскажи мне подробности того дня, когда ты исчез, – попросил Гаррик. – Помнишь наш последний разговор?
– Честно говоря, не очень, – сказал Лайонел. – Ради Бога, Гаррик, это же было четырнадцать лет назад! Я только помню, что мы с тобой были в развалинах старинной крепости на берегу моря, шел дождь, ты не хотел взять мою испанскую монету…
У Гаррика перехватило дыхание. Он усиленно напоминал себе, что эти факты известны доброй половине Англии, и все же… Нет, он не должен питать пустых надежд, не должен верить мошеннику!
– А помнишь свой тринадцатый день рождения? Что тебе подарил тогда отец?
– Фитильное ружье, – улыбнулся Лайонел.
Гаррик вспотел от волнения. Лайонел действительно получил тогда в подарок отличное фитильное ружье. Великий Боже!
– Можно теперь задать вопрос тебе? – вкрадчиво произнес Лайонел.
Гаррик настороженно кивнул.
– Помнишь, когда мы были еще совсем мальчишками, тебе было лет шесть-семь, не больше, мы отправились на верховую прогулку и сбежали от гувернера, а потом по-настоящему заблудились и никак не могли найти дорогу домой. Нас нашли всего через четверть часа, но мы оба ужасно перепугались, особенно ты. В тот день нас обоих оставили без ужина. В наказание, – улыбнулся Лайонел.
– Нет, этого я не помню, – глухо отозвался Гаррик. Он был настолько сбит с толку и совершенно ошарашен, что вряд ли вспомнил бы столь давний эпизод, если бы даже захотел.
– Вот видишь, – довольно улыбнулся Лайонел, – разве упомнишь в точности все, что произошло с тобой в детстве.
И тут он приблизился к Гаррику почти вплотную.
– Я так рад видеть тебя, Гаррик…
Тот пристально смотрел в голубые дружелюбные глаза незнакомца, не в силах принять окончательное решение. Неужели и впрямь свершилось чудо и Лайонел воскрес из небытия?! Ему очень хотелось, чтобы это оказалось чистейшей правдой, но его продолжали терзать сомнения.
Человек, стоявший перед ним, вполне мог быть его братом. Рассказанная им история была невероятной, но вполне правдоподобной.
– Ну хорошо, давай будем хотя бы друзьями до тех пор, пока ты не определишься на мой счет, – предложил с улыбкой Лайонел.
– Не знаю, что и ответить, – произнес Гаррик в замешательстве и, помолчав, добавил уже гораздо решительнее: – Если я выясню, что ты самозванец, тебе придется дорого заплатить за свой обман!
В нем снова закипал гнев. Он вспомнил страдания матери и поспешил к выходу, но уже у самой двери Лайонел вновь тихо окликнул его:
– Гаррик, тебе не о чем волноваться. Я – твой старший брат Лайонел.
Глава 13
Надев большую соломенную шляпу и взяв в правую руку садовую лопатку, Оливия опустилась на колени. Рядом с ней примостилась и Анна, готовя землю для посадки молодых розовых кустов. Вокруг матери и дочери буйно цвели бегонии, герани, петунии, маргаритки, нарциссы, тюльпаны, розы и даже подсолнухи.
