Холод такой, что, кажется, выдыхаемый нами пар тут же замерзает. Мы сидим с поднятыми воротниками шинелей. Все заиндевело – наши пилотки, наши отросшие бороды, хотя мы сидим, вжав головы в плечи. Ноги мы обернули кусками бараньих шкур. Ветер гонит снег по обледенелой тропинке, по которой мы пробираемся на санях.
Лошадь кое-как тащится. Холод царствует над этим пустынным, безлюдным пейзажем, от которого мы тщетно пытаемся отделиться. Никто ни слова не произносит, потому что тебе кажется: стоит его произнести, и оно тоже замерзнет. Жалкие обледенелые хатенки торчат из снега. Снег скрипит под сапогами, когда мы, чтобы срезать путь, продолжаем путь пешком, чтобы хоть как-то согреться в движении, потому что холод такой, что отдается болью в теле.
Наконец, после изнурительного двухчасового странствия по снегу, видим небольшое возвышение. Вдоль него высокие, голые березы, но, подойдя ближе, понимаешь, что в снегу прорыты какие-то норы, прикрытые скрипучими дверцами. Вот это и есть батальонный КП, который, что ни день, обстреливают.
Внутри помещения почти все место занимает печь, наскоро слепленная из глины и грязи. Дымоходом служат соединенные друг с другом жестяные консервные банки. Тусклый свет позволяет кое-как разглядеть карты и напечатанные приказы. Внутри, скрестив ноги, сидят четверо офицеров. Все ненужное из этой норы вынесено. Над плитой в деревянном коробе мясо и хлеб – их размораживают. Сюда в эту погоду все доходит мерзлым, окаменевшим от холода, включая разлитый во фляги суп из полевых кухонь.
Вдруг этот холмик начинает содрогаться под артобстрелом. Мы пытаемся укрыться в солдатских траншеях, таких же, как наши, разумеется, то есть просто ямках в земле метр семьдесят в ширину и полметра в глубину, в которых вроде бы чуть теплее и которые рассчитаны на двоих бойцов. В последние дни некоторые из окопчиков потеряли своих владельцев, поэтому мы без труда находим, где разместиться.
Полчаса спустя снегопад кончился. С трудом передвигаясь на одеревеневших ногах, мы выбираемся наружу и убеждаемся, что наши саночки, на которых мы сюда добирались, представляют собой груду щепы, а наша лошадка валяется в луже крови. Я этим так взбешен, что слова в глотке застревают. На чем, спрашивается, нам перевезти драгоценные боеприпасы?!
Вскоре группа из десятка солдат с тяжеленными ящиками на спинах покидает КП батальона. Молча, с обмороженными руками, угрюмо ступая по скрипучему снегу и стараясь попасть ногой в след впереди идущего, направляемся назад.
И о чем мы только не думаем!
Сегодня канун Рождества, и сейчас наши домашние вовсю наряжают елки – Эрика со светящимися радостью глазами, рядом, улыбаясь, стоит Розель. Хотя Розель вообще-то не до улыбок сейчас – мыслями она где-то далеко-далеко, здесь, вместе со мной. Одно-единственное горячее желание всех нас: Боже, верни его нам живым и здоровым! Все! Не думать! Не размышлять! Не фантазировать! Не размягчаться! Смахнуть льдинки из-под глаз!
Наши товарищи с нетерпением ждут снаряды, потому что сегодня красные, для которых ничего святого не существует, начнут атаковать! Кто-то стонет – ноги отмерзают, еле идет. Мы распределяем его груз среди остальных и продолжаем идти. Быстрее! Быстрее!
Уже темнеет, когда мы, полумертвые от усталости, возвращаемся к своим. Нам официально приказано укладываться спать в одном из окопов. Вот уж непонятно! Как тут заснешь, если над тобой гремит и свистит? И когда каждый боец на счету?
Наши снаряды разрываются прямо среди атакующих русских, расшвыривая по сторонам эту азиатскую сволочь. Эти ребята как огня боятся обстрелов – они наступают без танковой поддержки и вскоре отступают.
О, святая ночь!
Дважды они этой ночью возвращаются, и дважды мы их отбрасываем назад.
О, святая ночь!
В прорытом в земле бункере свеча не гаснет всю ночь. Бункер этот вроде госпиталя – стоны, крики отовсюду. К утру все затихает – страдания нашего батальона прекращаются.
25 декабря
Мы лежим, скрючившись, в окопе за пулеметом. Мы очень аккуратно обращаемся с оружием. То, что произошло 22 декабря, не должно повториться. Ни капли масла на сталь – масло мгновенно твердеет на морозе.
Всматриваемся туда, где засел противник. Противник, страстно желающий заключить пакт с зимними холодами, вновь и вновь штурмом идет на наши позиции.
Мы уже кое-что о нем поняли: теперь мы надеваем мундиры поверх шинелей, и так как у нас нет белой краски, мы быстро мочимся на стальную дверь; моча, мгновенно замерзая, белеет. Вот и вся наша маскировка!
Появляется советская авиация. Завывая двигателями, самолеты проносятся на бреющем над нами. Снова началось, мы хватаемся за оружие. Вражеская артиллерия усиливает огонь. Наше счастье, что промерзлая, окаменевшая земля покрыта толстым слоем снега – иначе мы бы оглохли от грохота взрывов. Мерзлая земля практически не поглощает звук. Слышим, как все ближе и ближе подползают танки, понимая, что все это теперь завяжется на несколько часов.
С другой стороны беззвучно несутся на лыжах одетые в белые маскхалаты русские. Пулеметы тявкают, ручные гранаты наизготовку, все бойцы в огневых точках наготове. Группа наших ведет огонь из-за стволов деревьев – никакой снег не спасет тебя от пули, снег – плохая защита. И как это часто случалось в последнее время, начинается яростная рукопашная схватка, один против другого, держать оружие в руках опасно – руки прилипают, стоит лишь коснуться промороженного металла.
Пулеметный огонь сбивает снег с ветвей деревьев, и из лесу выползают неприятельские танки. Мы уже давно слышали рев их двигателей и молим Бога, чтобы они прошли мимо. Так и происходит – враг, не замечая нас, проходит. У нас вырывается вздох облегчения. Внезапно в гуще деревьев вспыхивает пламя – подбит русский танк. Шум боя стихает, артиллерия и пулеметы умолкают. Мы смотрим на подожженный танк, и первая наша мысль: черт, а ведь там тепло, зверски тепло!..
Бой переместился на соседний участок. Мы просто загипнотизированы огнем, сразу же вспомнилась жарко натопленная плита, глубокое уютное кресло или теплое мягкое ложе и сон в тепле, раздетым и без укусов измучивших нас вшей, когда не надо рядом с собой класть оружие, чтобы в случае опасности дотянуться до него.
26 декабря
Линия фронта истончилась. Ночью получаем приказ дистанцироваться от противника. В южном направлении большевикам удалось внедриться довольно глубоко в нашу линию обороны, создав для нашего правого фланга серьезную угрозу. Накануне вечером красные овладели Дмитриевкой.
Предполагается отвести нашу боевую группу в Троицкое. Одно отделение – наше – остается в качестве боевого охранения. Враг пытается преследовать нас. Весь день не стихает пулеметная пальба. Отделение, сидя в окопах, обороняется от наседающего противника.
Лишь на следующую ночь отделение соединяется с батальоном, по компасу находим путь в этой заснеженной пустыне, после чего занимаем новую позицию вблизи Троицкого – саперы, взорвав кое-где промороженный грунт, обеспечили нас окопами.
