То, что называется теперь Европейской Турцией, было в ту пору частью Османской империи, а современные Болгария, Сербия, Албания, Босния и Герцеговина, а также более половины Черногории напрямую подчинялись султану. За Дунаем два княжества – Валахия и Молдавия, включавшая в себя Бессарабию и простиравшаяся до самого Днестра, являлись государствами, которые платили дань (султану), но управлялись греческими правителями, избранными Портой из членов богатых семей фанариотов, живших в Стамбуле. Площадь турецких владений в Европе в 1801 году составляла более 600 тысяч квадратных километров: здесь проживало 8 миллионов человек. Их площадь в начале XIX века составляла 27 596 квадратных километров, а население 2 миллиона человек
[9], которые в основном жили в Стамбуле. Таков результат консолидации, как называл ее лорд Биконсфилд, занявшей больше столетия.
Основным оплотом Турции были ее азиатские владения; из Азии турки пришли и туда же однажды вернутся. Их потери здесь были поэтому гораздо меньше, чем в Европе. В начале XIX века азиатские границы Турецкой империи были сильнее вытянуты вдоль побережья Черного моря, чем сейчас. В Африке Триполи и Киренаика в 1911 году были «помещены под итальянский суверенитет». Египет в XIX веке попал под власть независимого суверена и перестал быть доминионом Турции, Триполи, где Ахмет Караманли добился виртуальной независимости в 1714 году, превратились в номинальную провинцию, платящую дань, а на самом деле стали «царством пиратов», главой которого в ту пору был печально знаменитый Юсуф-паша. Тунис, находившийся под властью бея, и Алжир, управляемый выборными деями, теоретически были подданными султана. Впрочем, местные вожди редко признают такое подданство – разве только тогда, когда какая-нибудь морская держава угрожает покончить с пиратством варварских государств.
Европейские владения Турции на тот период были разделены на пять губернаторств, которые делились на провинции, а те, в свою очередь, на районы. Кроме этих губернаторств, существовали еще два Дунайских княжества, которые, к несчастью для них, обладали квазинезависимостью. Это было хуже, чем прямое правление султана. Пять европейских губернаторств назывались: Румелия, Босния (включавшая в себя болгарский Видин), Силистрия (включая Белград), Дьезаир (включая Пелопоннес и многие греческие острова) и Крит. Губернатор Румелии, которого по-турецки называли бейлербеем или «беком всех беков», во время войны возглавлял всю турецкую армию в ее европейских владениях.
Пять европейских губернаторств делились на девять пашалыков: Румелия, Белград, Босния, Скутари, Янина, Негропонт, Морея, Кандия и Архипелаг. Подданные султана в европейской части империи принадлежали к разным народам: это были турки, греки, болгары, сербы, албанцы и румыны. Всем им жилось очень тяжело, хотя мусульманам было гораздо легче, чем христианам. Первые имели возможность достучаться до султана; их интересы в провинциях защищали небольшие группы местных дворян, которые помогали губернатору выполнять свои обязанности. Но и сто лет назад судьба провинциалов была такой тяжелой, что вызывала сочувствие даже у тех, кто назвал себя сторонником турок. Когда читаешь, как страдали простые жители турецкой Османской империи, то на ум приходят мрачные описания притеснений, которые приводят римские сатирики в своих произведениях. И дело было не в том, что фиксированные налоги в империи были очень высоки, а в том, что вся система управления, какой бы прекрасной она ни была в теории, на практике полностью прогнила. В Блистательной Порте царила коррупция, купить можно было все. Паша, назначенный губернатором провинции на год, вынужден был платить большую сумму за свое назначение; все эти деньги он потом выбивал из жителей провинции. Когда срок его пребывания у власти подходил к концу, он, желая сохранить свой пост, снова начинал давать взятки чиновникам Стамбула (Константинополя), за это тоже расплачивались несчастные жители провинции.
Эта система была плоха, если паша был человеком богатым и имел свой собственный капитал, но гораздо хуже, если он был беден, как это обычно и случалось, и ему приходилось занимать деньги у какого-нибудь греческого или армянского ростовщика под огромные проценты. Ростовщик получал свою долю дани, которую платила провинция. Судьи, назначавшиеся, как и губернаторы, Стамбулом, безо всякого стыда брали взятки, а офицеры, исполнявшие их приговоры, отличались еще большей жадностью. Власти любили вводить временные налоги для местных нужд, которые потом неизменно превращались в постоянные. Было подсчитано, что около половины продукции каждого предпринимателя доставалось правительству провинций; а если учесть, какую нужду в деньгах испытывали губернаторы, то не приходится удивляться, что налоги забирали у людей большую часть их доходов. Постоянные разъезды паши, подарки администрации, которые были привычным явлением в Турции, необходимость по самому мельчайшему поводу посылать гонцов, ибо почтовой службы не существовало, а также роскошь и содержание дворцов, в которых жили крупные чиновники, – все это требовало огромных расходов. Жизнь в империи была небезопасной, ибо повсюду бродили шайки разбойников, а это мешало развитию промышленности; люди боялись вкладывать деньги в дело, опасаясь, что они пропадут; дороги находились в ужасном состоянии, а ведь когда-то английские путешественники рассказывали, что они гораздо лучше, чем в Англии, – все это мешало развивать торговлю и промышленность.
Селим III, который в то время сидел на троне Турции, был султаном-реформатором; он хотел вывести империю из состояния упадка и использовал в качестве образца западные страны. На какое-то время ему удалось очистить Болгарию и Македонию от грабителей, а Эгейское море – от пиратов. Он отремонтировал разрушенные крепости и поручил французским кораблестроителям построить для Турции военные корабли. Но, как и большинство аристократов, он был бессилен изменить одним росчерком пера всю прогнившую систему управления. Албания и Эпир, всегда бывшие самыми опасными районами европейской части Турции, находились в таком состоянии, что ни один турок не осмеливался здесь появиться, поскольку всех путешественников жители этого горного региона безжалостно убивали. Во многих районах империи наследственные тираны, которых называли деребеями («господами долин»), терроризировали своих менее кровожадных соседей. То там, то здесь великие паши, вроде Али-паши из Янины и Османа Пазван-оглу (Пазвантоглу) из Видина, воевали за свои земли и вели себя как полунезависимые суверены. Об «Янинском Льве» читатель узнал из произведений лорда Байрона и прозы Йокая, который, как предтеча греческой революции, удостоился занять свое место в современной истории Востока. Али-паша был выходцем из албанской мусульманской семьи правителя города Тепелена, которая когда-то исповедовала христианство. Его отец, во время осады Корфу в 1718 году, обратился в ислам. Став в 1718 году пашой Янины, он прославился своей жестокостью, талантом и тщеславием; греческие поэты писали стихи о том, как он бросил в озеро прекрасную женщину и отомстил за обиды, причиненные его семье, безжалостным уничтожением христианского и мусульманского поселений. Один британский путешественник охарактеризовал его нрав как «смесь злобы и величия». Осман Пазван-оглу, почти позабытый сейчас, в свое время не уступал по значимости Алипаше. С фанатизмом истинного боснийского мусульманина он боролся против реформ своего суверена, утверждая, что является его единственным настоящим другом. Возглавляя гарнизон «неприступной крепости» Видин, он продемонстрировал свою лояльность, разгромив армии султана и обобрав до нитки своих подданных. Он создал свою личную армию, вводил свои собственные налоги, чеканил деньги и послал своих представителей в Париж, чтобы от своего имени вести переговоры с французским правительством. Его двор посещал британский консул; имя Османа Пазван-оглу внушало такой ужас, что, когда его войска подошли к Бухаресту, оттуда бежали все жители. Как бы ни страдали от его притеснений румыны и болгары, содержание армии, которая смогла бы ему противостоять, стало еще большим бременем для крестьян Валахии. Именно для этого валашский князь (господарь) Хангерли конфисковал у своего народа практически весь скот, оставив его во время зимы без средств к существованию
[10]. Это называли одним из четырех бедствий жестоко угнетаемого княжества.
