Полувий раздраженно нахмурился, пожевал губу.
— Как так вышло? Семь элитных ищеек не смогли скрутить одного лича… Не говори ничего! Я сам знаю. Он опять использовал силу, верно?
— Возможно. Я был далеко от места их сражения. Моих мертвооборотней атаковала какая-то зубастая тварь. Она их уничтожила — пришлось в срочном порядке избавляться от останков. Мертвооборотни не должны были попасть в чужие руки. Они слишком ценные. Поэтому мне было не до схватки ищеек с личем…
— Это ты все верно говоришь, Тосс. И все же, что еще ты узнал про нашего беглого мертвеца? Хоть какие-нибудь сведения?
— Он путешествует не один. С ним девчонка-ведьма и какая-то жуткая зверюга непонятной породы. Видимо, ручная. Направляются они на юг, в Кутанай.
— Уже что-то, — кивнул Полувий, довольно потирая руки. — Как думаешь, Тосс, в бою с ищейками этот лич применял силу осознанно или случайно?
— Я не знаю, господин, но больше походит на то, что случайно.
— Это хорошо, Тосс. Можешь быть свободен…
Когда подчиненный покинул переговорную комнату, Полувий открыл в стене секретную дверь и по темной винтовой лестнице поднялся в узкую каменную надстройку над своими покоями. Там, в душной тишине, он молитвенно сложил руки перед изображением женщины, вздымающей младенца над головой.
— Благослови нас, святая Энола. Благослови и прости за все наши промедления. Скоро сила будет в наших руках и тогда, мы исполним то, что должны…
Они не сразу ушли от селения. Почти неделю крутились поблизости, все ожидая, что нападения повторятся.
А всему виной была монета.
Моа еще несколько раз пытался впихнуть ее в глазницу, но проклятый золотой упорно вываливался наружу.
— Почему один? Понять не могу? — сетовала Има. — Те райсы, которые от меня, выкатились все…
Архо, что сидел подле лежащей у костра Пепы и водил над ее боком руками, долечивая рану, предположил вдруг:
— Может, дело не в невыполненной работе, а в самой монете? Вдруг она фальшивая?
— Думаешь? — Моа повертел райс в руке. — Это точно золото.
Архо вытянул из вещевого мешка тонкий шнур, подобрал ровную щепку, подправил магией, чтобы с обеих сторон было одинаково. Привязав шнур к деревяшке, соорудил некое подобие весов.
— Дай-ка сюда свою монету. И другую, настоящую.
Моа передал ему странный райс и еще один из Иминых. Фальшивая монета утянула свой край книзу.
— Странно, — изумилась Има. — Я думала, ненастоящий райс легче будет, а он перевесил.
— Надо расплавить обе деньги и посмотреть, что не так, — предложил целитель, возвращая тяжелую монету Моа. — Займись этой. В ней, как я полагаю, одно золото. Я же изучу вторую, настоящую. Что-то подсказывает мне, что внутри неё находится нечто, что подороже золота будет. Ее придется плавить аккуратно, тут твоя боевая магия не подойдет, а вот моя, лекарская — в самый раз…
Моа хватило одного силового удара, чтобы превратить монету в золотую кляксу. И верно, ничего в ней не обнаружилось, кроме драгоценного метала. Архо же возился долго и все проделывал аккуратно. Спустя четверть часа его стараний на гладком камешке, специально подобранном для ответственного занятия, в золотистой лужице осталась лежать кость. Вернее, ее крошечный кусочек.
— Кому понадобилось класть кости в деньги? — нахмурился Моа.
— И чья она, интересно знать? — поддержала его Има.
Они вдвоем уставились на Архо, ожидая разъяснений, но целитель только руками развел:
— Откуда мне знать? Могу только сказать, что она этот обломок очень старый и выколот из чего-то большого. Очень большого, — он покосился на Пепу, и сам себе отрицательно помотал головой. — Нет. Еще большего.
— Больше Пепы? Что за зверь может вымахать крупнее нее? — поразилась девушка, принялась гадать. — Слон? Тур? Может, кит?
— Может, и кит, — без особой уверенности согласился Архо. — Кит здоровый…
До вечера Има перебирала в памяти больших животных, но никого крупнее кита так и не вспомнила. Глядя на жмущегося к кустам Браслета, она спросила у Пепы.
— Почему тебя так лошадь боится?
— Лошадь-то? — желтые глаза с грустью обратились на беднягу-коня. — Мой зверь показывал мне далекие времена, в которые он жил. И лошади там были — предки их — размером с ваших нынешних собак. Так вот, лошади те столько хищников плотью своей выкормили… Всяких. Разных. И моего зверя тоже. — Пепа вдруг почтительно склонила перед конем свою огромную голову. — Много древних зверей кануло после в небытие, а вот лошади живут и здравствуют. И только стали сильнее…
Има не совсем поняла, что Пепа хотела сказать, но догадалась, что между конем и монстром давным-давно укоренилась какая-то особая, необъяснимая связь. Связь, что тянется испокон веков…
… а Браслетик дрожал всем телом от страха, и в то же время гордился, что стоит он подле хозяйки, живой и целый, и ужасный «пожиратель коней», тот самый, которым кобылы пугают в ночных конюшнях неугомонных жеребят, замирает перед ним в смиренном поклоне…
После Име вспомнила, что давно не рисовала.
Вытащив из седельной сумки альбом и перо, она принялась усердно вырисовывать что-то на свободном листе. Моа подошел и сел рядом, скрестив ноги. Заглянул в альбом. Из-под мечущегося пера проступали на бкумаге очертания лежащей на боку Пепы и Архо, склонившегося над ее почти зажившей раной.
Вопрос сорвался сам собой:
— Почему ты рисуешь… то, что рисуешь?
Има ответила:
— Я рисую то, что важно, — развернувшись всем корпусом к Моа, поймала его взгляд. — Тебе это не кажется странным и несправедливым?
— Что?
— Почему все мертвые непременно воюют? Может же у вас быть и иное, мирное призвание?
И они вместе посмотрели на Архо. На теплый свет, что едва уловимо сходил с его ладоней и путался в косматой шкуре беззаботно дремлющей Пепы.
— В мирной жизни мы лишние.
— Не лишние, Моа. — И зелень глаз навстречу… Как выстрел из арбалета в упор. — Что нас разделяет?
— Все разделяет. Никто из живых не любит нежить.
— А вдруг кто-то все-таки любит…
Как камнем по лбу!
Моа поднялся и направился к целителю. В груди будто лава бурлила — все стягивалось тугим узлом. К чему эти разговоры? Не нужно об этом говорить.
Не нужно.
— Хватит, Архо, — заявил строго, встав рядом, первое, что в голову пришло. — Рана уже почти затянулась. Оставь себе немного силы, а то опять на куски разваливаться начнешь…
Соратник не внял совету, лишь взглянул скептически и предположил как бы невзначай:
— Ты, Моа, с подругой что ли поссорился?
