— Ну, это мы еще посмотрим, — прорычал Аки.
— Похоже на то, — загробным голосом отозвался Ульфред. Он стоял и смотрел вдаль, а там, у самого горизонта, поднимался в небеса витой столб из тьмы и света, сплетающихся, подобно двум змеям. — Это сила.
— Небывалая сила, — подтвердил Аки.
— Это смерть. Ваша смерть, — злорадно прохрипел Полувий.
* * *
Сквозь нарастающий гул Моа слышал голоса. Он не мог понять, где они — снаружи головы или внутри. Эти голоса беспокоили, мучили. Они злили — раздражали тем, что с нормальных, человеческих тонов скатывались в какой-то омерзительный комариный писк, от которого кровь начинала биться в ушах и висках.
Дракон — это боль.
Клетка становилась все теснее и теснее. Сначала Моа пытался ссутулиться, сжаться, но стены продолжали давить. Хорошо, что перекладины решетки не выдерживали и ломались о тело.
Дракон — это мощь.
Когда клетка рассыпалась в прах под натиском бывшего пленника, ищейки в страхе рассыпались по сторонам. Кто-то из них попытался стрелять из арбалета. Кто-то ударил боевым заклятьем. Ничто из этого не помогло. Ничто не подействовало — лишь разозлило.
Дракон — это ярость.
Моа рвануло ввысь. Там он завис, наблюдая, как мечутся внизу муравьями его недавние пленители. Их вроде бы стало больше. Он бы разглядел среди вновь прибывших подоспевших адептов Энолы, если бы приглядывался, но разглядывать никого не хотелось. Хотелось ловить и проглатывать, как мышей…
Из груди вырвался рев, эхо которого отразилось от далеких гор и вернулось, утроенное, а то и учетверенное. Вокруг ног, уподобленных теперь дворцовым колоннам или трехсотлетним дубам, взвились темные и светлые вихри силы, стали закручиваться, свиваться в тугую спираль.
Дракон — это стихия.
Все сильнее, быстрее! Настоящий водоворот, разносящий все вокруг. Необузданная древняя магия, жаждущая крови и жертв. Спеленутая ею душа, ищущая свободы и понимания, пожираемая заживо пробуждающимся монстром. Моа перестать слышать и видеть. Перестал быть…
Дракон — есть дракон.
И от него не спастись.
* * *
Портал раскрылся, и навстречу хлынуло настоящее море света.
Это было холодное сияние, не греющее, но ослепительное. Жуткое в своем величии. Широкие космы круто свивались с темными прядями ожившей ночи. От контрастности цветов болели глаза.
Странная, живая, пугающая конструкция находилась довольно далеко от каменной арки портала, но она была столь огромна, что застилала весь обзор. Казалось, в мире не осталось более ничего, кроме пульсирующих, переплетающихся щупалец света и тьмы.
Има зажмурилась, слезы накрыли глаза толстой линзой. Все исказилось за ними, и ветер ударил в грудь, но девушка устояла. Медальон, словно якорь, держал у земли.
Мимо пронесло кого-то из ищеек, швырнуло на поваленное дерево — как тряпку перекинуло через гнутую ветвь. Има отшатнулась от плеснувшего в лицо рваного плаща, ступила в петлю лошадиной сбруи, запнулась и упала. Кожаный повод, приподнятый кверху, потянул за собой из пыли оторванную конскую голову. Пустые глаза глянули безразлично и снова скрылись в мутной взвеси.
— Моа, услышь меня…
Стоило открыть рот, как туда набилось полно пыли. Она заскрипела на зубах, полезла в горло. От этого Иму чуть не вывернуло. Девушка зашлась кашлем, согнулась, закрыв рот рукой. Позвала снова:
— Моа, откликнись на мой зов!
* * *
Внутри дракона было странно.
Моа не мог понять, вплавлен ли он в чужую плоть и сознание, не потерял ли еще свое тело и суть или уже слился, сросся с титаническим монстром, жаждущим разрушений и совершено неспособным существовать в этом новом для него мире.
Мире чужом.
Мире ненавистном.
Мысли дракона, осязаемые и яркие, вспыхивали в мозгу. Дракон грезил своей Ларамидией. Он видел болота и леса, видел стада, бредущие к горизонту, видел иное солнце и иное небо, видел сородичей своих, уходящих в туман.
То было время драконов, не Маий. Первые Майи прятались тогда под корнями и ветвями, боясь лишний раз затупить дорогу великим властелинам ночи и дня…
— Моа! — рвалось в голову сквозь дымку драконьих грез. — Услышь меня…
И Ларамидия рассыпалась мозаикой, обнажая из-под яркой картинки холодную тьму. Моа… Чье это имя? Что оно означает? Чего не хватает в нем? Букв? Каких…
Через холод и мрак из прозревшей памяти вырвался образ Владыки. Или отца? Строгий лик, пустые глазницы, голос, исполненный боли.
— Не поддавайся им! Кровь — вот, что им нужно! Кровь древнего духа… Они напоят ею дракона и позволят ему разрушать…
— Дракон… И что, дракон? Ну, и пусть… — Ответ полнился равнодушием.
Безразлично. Все уже неважно. Его уже нет. Нет больше Моа, и не было никогда. Был лишь ходячий труп со странной кличкой в несколько букв. Труп без имени и дома.
Тьма, щедро подкормленная безразличием, вновь потянула в Ларамидию, заросла коркой из ярких картинок — драконовых грез. Он бы рухнул туда, утонул, забылся, но новый голос позвал его.
Это была Има, и зов ее благоухал. Этого нельзя было объяснить, ведь благоухают обычно цветущие сады, но слова, разборчивые, четкие, будто обволакивали.
— Моа, очнись! Вспомни — кто ты! Ты не дракон, ты — человек!
— Ты — новый Владыка Мортелунда! — вторил Име отец. Да, точно его отец. — Вспомни свое имя! Вспомни то, какой силой обладаешь! Не отдавай им свою кровь! Не сдавайся, Ильмо Ардар!
Тело содрогнулось и обрело чувствительность. Каждую клетку пронзила боль. Перед глазами замелькали пыльные вихри.
Стала понятной и очевидной одна важная вещь. Кто же такой — новый Владыка Мортелунда. Наследник крови великого духа и всех армий нежити.
Ильмо Ардар.
ИльМО Ардар.
…МО А…
* * *
Все затихло вдруг.
Амулет засветился ярче. Из центра его вышел тонкий золотой луч и вспорол пульсирующий черно-белый столб. Из силового кокона, как из рваного бурдюка, растеклись по сторонам ленты искрящегося черно-белого дыма. Вылетел в воздух сноп искр и опал. За ним поднялся, как гора, огромный призрачный силуэт и мгновенно расселся в воздухе, оставив слабый намек на контуры жуткого чудища.
Вскоре в пробитой неведомой мощью земляной воронке осталась только черная фигура, коленопреклоненная, но отчаянно пытающаяся встать.
Има бросилась вперед, скатилась на дно воронки, проехавшись по склону задом, снова подскочила на ноги, как ошпаренная. Встав рядом с Моа, подставила ему локоть, помогая подняться.
— Ты живой, — выдохнула в ухо с небывалым облегчением, будто гору свалила с плеч.
